Вадим в ужасе вскочил с кресла и уставился на Евгения Левина страшными глазами. Он силился ответить, но рот по-детски беспомощно дрожал.

Вадим недоволен, что папа опять его оскорбил, решила Юля. Отец всегда разговаривает с ее мужем самым презрительным тоном. Даже сейчас едва ли кто при самой длинной уничижительной лекции мог вылить столько презрения на человека, сколько отец вылил на Вадима одним своим взглядом.

Но тот думал не о своём оскорбленном достоинстве. Из всей речи тестя он услышал только одну фразу, и эти слова навсегда повергли его в ад:

«Займи место Павла или его займёт кто-то другой».

Дурная фраза означала, что для любимого брата все кончено. Его место займут другие. Вадим будет занимать его должность. Саша ляжет на его половину кровати рядом с Лидией. Отец будет пить из его кружки.

Или ещё глобальнее. Какой-то другой мужчина будет стоять вместо Павла в ЗАГСе в качестве жениха и на руках перенесёт через порог дома молодую жену. Какой-то другой мужчина поцелует вместо Павла в лоб новорождённого сына. Какой-то другой мужчина совершит вместо Павла стометровый забег и удостоится золотой медали. И так можно представлять до бесконечности. Все кончено.

Все кончено. Вадим осознал, что он теперь стыдится жить, стыдится своих ходячих здоровых ног.

Мысль эта повергла Вадима в столь ужасное смятение, что несколько минут он колебался, не легче ли раз и навсегда покончить с этой бедой, наложив на себя руки. Когда впоследствии Павел сделал то, о чем Вадим только подумал в порыве отчаяния, Вадим ощутил ещё большую связь с навсегда утерянным братом, будто именно он одновременно находился с ним в материнской утробе, а вовсе не Саша.

Добродушное мальчишеское лицо Вадима высохло и злобно заострилось. Им завладела ненависть.

Вадим не смог, подобно родителям, найти утешение в вере и проповедях отца Андрея. Он и раньше не задумывался о религии, но сейчас ощутил со стороны высшей силы предательство. Он не считал Бога милосердным и не сумел к Нему прийти.

Также Вадим не смог, подобно Саше, скинуть с себя груз вины.

— Вадик, при чем здесь я? — раздраженно отвечал брат на обвинения Вадима в инвалидности Павла. По его смерти ответ Саши был аналогичным. — Ты так говоришь, будто я спровоцировал эту аварию. В крови Павла был алкоголь. Для трезвенника вроде него преступление — садиться за руль, залив глаза. Понятно, что ему дало по шарам. Твои обвинения мне непонятны, не нужно сваливать на меня ответственность за деяния Павла. Я ничего ему не сделал. Я люблю Лидию, она тоже любит меня. Не нужно внушать мне ложное чувство вины. Тебе меня не запугать.

Вадима слова брата не впечатлили. Он возненавидел Сашу, Лидию, тестя, жену и грелся в лучах своей ненависти к ним. Ненависть принесла ему желанное утешение, она на долгие годы стала религией Вадима.

Религиозный фанатизм мужа Юля ощутила сполна. От его первого бранного слова в ее адрес до того раза, когда Вадим в бешенстве толкнул ее так, что она упала и ударилась плечом. Под Юлины всхлипы Вадим просто ушёл вместо извинений и попыток утешить обиженную им жену. Он так и не сказал ей, что ему жаль. Рукоприкладство больше не повторялось, только оскорбления и грубый неприятный тон при каждом слове, но и этого было довольно.

Однако в Юлином сердце, не знавшем ничего, кроме любви и обожания, этот случай загноился и не смог зарубцеваться. Она никому об этом не рассказала, ни отцу, ни матери, осознанно отказавшись от их защиты.

— Я счастлива с Вадимом, — упрямо твердила Юлия отцу и матери.

Суеверный страх не позволял ей сказать им, что ее брак с этим мужчиной превратился в кошмар. Юлии казалось, что если такие страшные слова произнести вслух, то они материализуется и станут правдой. А пока это просто тупая ноющая боль, которая скоро кончится, и Юлии воздастся за неё сторицей.