– Сдавайся! – повторила Конни.

– «Уходи, крошка»!

Конни состроила гримасу.

– Это не Элвис, дубина! Это Стив Лоуренс. Сдавайся!

– «Не подходи».

– Сдавайся.

Поморгав глазами, чтобы смахнуть заливавший их пот, Гарри с недоумением уставился на Конни. Никогда раньше не чувствовал он себя более полным идиотом. Между Конни и маньяком что-то происходило, установилась какая-то необъяснимая связь, но что именно и что за связь, Гарри никак не мог взять в толк.

– «Мне все равно, если солнце погаснет».

– Сдавайся!

Вдруг Гарри осенило, что «Сдавайся» было названием одной из классических песенок Элвиса.

– «Не подходи».

Очевидно, это было название другой песни Элвиса.

Конни тихо скользнула в один из проходов и скрылась с глаз Гарри.

– «Сейчас или никогда».

– «А что же мне сказать?»

Где-то из глубин лабиринта Конни откликнулась названием еще двух песен Элвина:

– «Сдавайся», «Я умоляю тебя».

– «Мне так тяжко».

После короткого молчания Конни ответила:

– «Скажи мне, почему».

– «Не спрашивай меня об этом».

Они явно общались друг с другом. Названиями песен Пресли. Словно участвовали в каком-нибудь телевизионном шоу-игре, где за правильные ответы участник не получал ничего, а за неправильные мог понести непредвиденные потери.

Согнувшись в три погибели, Гарри скользнул в другой проход. Ткнулся лицом в расставленную пауком сеть. Смахнув ее, углубился в охраняемую манекенами густую тень.

Конни снова вернулась к уже не раз звучащему названию:

– «Сдавайся».

– «Не подходи».

– «Тебе одиноко сегодня?»

После короткой паузы преступник произнес:

– «Одинокий мужчина».

Гарри все еще никак не мог сообразить, откуда шел голос. Пот лился с него градом, клочья тонкой паутины застряли в волосах и щекотали уши и лоб, во рту был такой привкус, будто он языком вылизал пестик лабораторной ступки Франкенштейна, но самое главное – его не оставляло ощущение, что из мира действительности он переместился в кошмарное сновидение наркомана.

– «Расслабься», – посоветовала Конни.

– «Мне так тяжко», – снова пожаловался маньяк.

Гарри понимал, что неожиданные кренделя и повороты этой странной погони не должны сбивать его с толку, ни в коем случае нельзя было забывать, что жили они в девяностые годы двадцатого столетия, эпохи воинствующего безумия, когда странное и причудливое сделалось настолько обыденным, что требует нового определения нормы сознания. Теперь, например, бандиты угрожают продавцам супермаркета не направленными на них пистолетами, а шприцами, наполненными зараженной СПИДом кровью.

Конни предложила маньяку:

– «Хочешь, буду твоим плюшевым медвежонком?»

Что, по мнению Гарри, придало «песенному» диалогу несколько пикантный характер.

Но маньяк ответил незамедлительно, и голос его был полон тоски и отчаяния:

– «Ты не знаешь меня».

Всего несколько секунд потребовалось Конни, чтобы отыскать необходимое предложение:

– «А тебе не кажется, что пришла пора?»

Кстати, о причудливом: у Ричарда Рамиреза, маньяка-убийцы, на совести которого числилось немало загубленных душ, когда он сидел в тюремной камере, отбоя не было от прелестных молоденьких женщин, находивших его обаятельным, будоражившим кровь, истинным романтиком. Или, если обратиться к недавнему прошлому и вспомнить того парня из штата Висконсин, который варил на обед куски мяса из своих жертв, а в холодильнике держал их отрубленные головы, о котором соседи говорили: «Ну да, правильно, в его доме всегда дурно пахло, и порой оттуда неслись истошные вопли и жужжание электропилы, но все это длилось только какие-то мгновения, а сам-то он был отличным парнем и, главное, к людям относился с большим уважением и