– Может, и не синдикат, – возражал Кротов, – но киллеров было как минимум два, либо, в крайнем случае, был киллер и его помощник. Ну и не обязательно, что киллеры местные, может, их из Парижа заказчик выписал.

– Да, – согласился Куликовский, – всё логично, пожалуй, действительно никак по другому всё это объяснить невозможно. А если все версии, кроме одной, отпадают, то эта одна и есть единственно верная.

– Шаришь… – сказал Андрей.

– Тогда как действуем? – настороженно спросил Павел.

– Ты поезжай в архив, Осипович уже делает нам допуски, начни с дел Овчинникова, пересмотри каждый документ, очень внимательно, ничего не упуская, если там есть хотя бы просто подписи двух других жертв, Мурашко и Гусакова, неважно, в каком качестве, хоть свидетеля или понятого, судьи или прокурора, сразу откладывай. Надо найти дела, где участвуют все погибшие. С этими делами и будем потом работать. Я завтра к тебе присоединюсь, а сегодня поговорю с экспертами и следователем. Наметим план действий.

– Хорошо, – ответил Павел.

И поехал в архив. Андрей же спустился к экспертам, сразу в кабинет Иваныча.

– Здоров, Иваныч, – приветливо произнёс Кротов, – чем порадуешь? Может, у тебя что-то есть?

– Есть… – загадочно ответил Иваныч.

– Ну так не тяни!

– Мы сделали анализ крови Овчинникова на гормоны, ну там эндорфины, тестостерон, серотонин и т. д…

– И что? – с нескрываемым любопытством спросил Андрей.

– А то, что все гормоны у него в норме, кроме одного, адреналина. «Перешкал» бешеный, в 10 раз, норма – 112–658 пг/мл, а у него перед смертью почти 6000… Такого даже теоретически быть не может, но мы всё несколько раз перепроверили, это факт.

– И что это может означать?

– Адреналин повышается в стрессовой или шоковой ситуации, при наступлении опасности, иначе говоря, он находился в таком шоке, что его могло даже парализовать, либо он увидел что-то настолько страшное, что испуг его просто обездвижил. Отсюда и лопнувшие сосуды, и невозможность управлять автомобилем. А вот что так могло его испугать или шокировать, я себе даже представить не могу. Даже если бы он увидел смерть с косой, ну вырос бы адреналин в 2–3 раза, а тут почти в 10 раз!

«Этот факт, – подумал Кротов, – не сильно вписывается в его версию про группу киллеров. Получается, если киллеры напугали его или ввели в шок в подъезде, тогда как же он такой шокированный проехал ещё 15 минут на своём авто и только потом врезался? – задавал сам себе вопрос Андрей. – А в машине он был один, напугать его там не могли, это исключено. Может, сначала шок, а потом гипноз?» – думал Кротов.

– В общем, – продолжал Иваныч, – моё дело факты, а выводы вы уже делайте сами и тем более сами ищите этот источник наступления шока.

– Да… – протянул Андрей, – будем искать.

Продолжая думать о заключении по гормонам, Кротов двигался в сторону следственного комитета.

«А что, – размышлял Андрей, – если и у остальных в крови тоже такое же содержание адреналина? Одного шокировали перед входом в метро, а другого – в своём подъезде этажом ниже. И тут же оба покончили с собой. Хотя нет… – продолжал думать Кротов, – шокированный Мурашко всё равно должен был спуститься в метро, дождаться на перроне поезда, а уже по его приближении кинуться под приближающийся состав. Значит, между шоком и смертями есть отсрочка, у каждого случая разная: у Овчинникова – пятнадцать минут, у Мурашко – пять, а у Гусакова – одна-две. Понять бы ещё, что за прибор раздобыли эти киллеры, который с отсрочкой по времени доводит до самоубийства. Может, какой-нибудь ультразвуковой, которым на Западе иногда демонстрантов разгоняют и который ввергает человека в панику. Только его уменьшенная и модернизированная версия. Хотя нет, он бы действовал сразу, а тут отсрочка по времени. Мурашко же вполне спокойно спустился в метро и ждал там поезда, никакой паники у него не было».