– Покурим? – Он достал из внутреннего кармана пачку «Парламента». – Ты куришь?

Надя отрицательно покачала головой, подошла к нему и положила руки на его талию, а точнее, на его брючный ремень. Он удивленно подался вперед, видимо, чтобы обнять ее в ответ на такое неожиданное дружеское прикосновение или даже поцеловать, но в этот момент Надя технично и хладнокровно, как учил ее когда-то на всякий пожарный случай тренер по спортивной гимнастике, изо всех сил заехала коленом ему в пах.

Он вскрикнул и посерел.

– Больно, котенок? – сказала Надя. – Сука ты, Плант.

И ушла, предпочитая не смотреть, как он сипит сквозь зубы и держится руками за яйца.

Свободные дни у Нади кончались. Силы тоже кончались, аргументы закончились еще позавчера, их вообще было всего ничего. Правда, Данка слегка порозовела лицом, дышала немного ровнее, во сне стонала реже и пила бульон несколько раз в день с белым сухариком, и, слава богу, еда усваивалась – и бульон, и сухарик. Надя собрала сумку с вечера, сварила Данке еще кастрюлю бульона с куриными крылышками и решила выехать не позже шести утра, чтобы уже к обеду быть дома. Потому что дома, судя по унылому звучанию домочадцев в ее трубке, не валялся конь.

Без двадцати шесть в субботу, пятнадцатого июня, она ушла, стараясь как можно тише прикрыть за собой дверь, чтобы щелчок замка не разбудил Данку.

В восемь она жевала чипсы, подпевала «Океану Эльзы» и представляла себе ванну, полную ореховой пены. Потому что гель у нее такой от «Ив Роше», даа, такой геееель, и пахнет он кофе и корицей. Да что за черт… Ее хворенький «Ситроен» вибрировал и шумел больше, чем обычно.

– Ну дотяни, дотяни, – нежно попросила Надя. – Вот приедем, я тебя полечу.

Она остановилась возле заправки, выбросила в урну два стаканчика из-под кофе, зашла в туалет. В туалете ей привиделись хот-дог и кока-кола, ну а что, никто не увидит такого позора, кроме продавца на заправке, на которую она, возможно и даже скорее всего, больше никогда не попадет. Она открыла кран, чтобы сполоснуть руки, и глянула в зеркало. Волосы заколоты кое-как, цвет, конечно, уже того… При таком беспощадном электрическом свете двух мнений быть не может – за возрождением былого персикового оттенка ей придется отправляться к своему мастеру прямо завтра, если Денис работает завтра, конечно.

– Сейчас ему позвоним, – сказала Надя сама себе, решительно купила хот-дог и колу, села в машину, еще немного поразглядывала себя в зеркало заднего вида, улыбнулась, три раза по-разному заколола волосы и включила зажигание. Педаль сцепления уперлась в пол, но передача не включилась. И что-то захрустело, как если бы она поехала по гравию, только вот она вообще больше никуда не ехала в восемь пятнадцать в субботу. Черт, черт, как сглазил кто.

Через полтора часа приехал транспортировщик. За время ожидания Надя с досады выбросила половину хот-дога в урну, иррационально усматривая в нем, в самом факте его тайной позорной покупки причину поломки, выпила три чашки эспрессо без сахара и пять раз позвонила мужу.

– Сцепление, – сказал Сашка. – Я тебе говорил. Говорил, Надин!

Когда он повторил это в пятый раз, Надя измученным голосом послала его к черту.

– Сцепление, – сказал водитель транспортировщика, которого вызвал откуда-то, непонятно откуда, кассир заправки. – Садитесь, девушка, поехали в город.

– В город? – удивилась Надя. – В какой еще город?

– Так в ближайший. Полчаса езды. Чинить вас будем. Садитесь в кабину, поспите хоть. Вон вы какая бледненькая с недосыпу.

Надя, сцепив зубы, встала на подножку со стороны пассажирского сиденья зеленого грузовичка, одновременно открывая дверь, и тут ее сумка плавно соскользнула с плеча. Она попыталась поймать сумку в воздухе, схватила не за ручки, а за боковую пряжку, и планшет, серебряно сверкнув, упал на асфальт. Шмякнулся. Или швердякнулся, как сказал бы Санька, большой знаток украинских диалектов.