Громоздкий сувенир неприятно давил углами в ладони. Парень чуть оттянул шершавую ткань на подарке, который держал в руках – незрячее зеркало. Брезгливо двумя пальцами прикрыл обратно.

– Фу, гадость, какая, – кисло протянул он. – Не люблю их.

– Не гадость – презент. Оно не для тебя, Вадим. Тебе рано такое, – отмахнулся отец. И тут же, улыбнувшись, бережно похлопал поверхность стекла ладонью. – Редчайший экземпляр. Полгода за ним гонялся.

Ну и вот кто он, если не сумасшедший? С зеркалами вон как ласково, с родным человеком чёрство. Вадим тяжело вздохнул.

– Догнал? – съязвил он.

– Догнал, перегнал, поймал и себе забрал, – точно попал в протестный настрой сына отец. – Не нравится – не смотри.

Вадим не смотрел. Он не понимал одного, почему вершиной собственной зеркальной коллекции папа назначил три осколка, которые были целиком завёрнуты в чёрную ткань, и занимали в кабинете особое место. На рабочем столе между монитором компьютера и принтером стояла стеклянная рука на подставке и держала эти осколки. Они проходили навылет сквозь прозрачную ладонь и маячили у самого стола траурными пиками. Трогать их строго запрещалось, чему парень был несказанно рад. И хотя ответа на вопрос, почему в чёрное их упаковали и зачем сквозь руку воткнули, он так и не получил, для Вадима эта неоднозначная композиция из поломанных зеркал в скорбных нарядах, вынужденных быть слепыми не по своей воле, была сходством с самим собой. Его вот так же отец жаждал направить в безвольное будущее. Завернуть в проверенную обёртку, как и сам, и воткнуть удобнее и глубже, где и сам. Насквозь, чтоб наверняка не вывернуться и не выбраться мальчишке больше из-под папиного влияния. Только Вадим всё бунтовал, он ведь не статичное зеркало. Его в бесцветное завтра так просто не упакуешь, в руках не удержишь. Он личность, пусть пока ещё и не окрепшая, но упрямая и стойкая. И потому, как мог, он сопротивлялся и отказывался писать жизнь по клише родителей.

Сегодня парень чуть отпустил себя и внезапно рассмеялся:

– Представляю лицо Фрея, когда ты ему вот это вручишь.

Отец-начальник ненадолго отступил, позволив себе чуть улыбнуться и подмигнуть сыну:

– Фрей будет доволен.

– Или исключит меня из школы тут же, и выгонит нас обоих, – подтрунивал Вадим.

– Не исключит, – отрезал отец. Тут же хитро прищурился и заявил: – Работаем на опережение, Вадим Андреевич. Используем стратегию «Хитрый ход».

– Что это? – простонал парень и мгновенно пожалел о своём любопытстве, предчувствуя скучные подробности.

– «Хитрый ход» – спецоперация по поимке преступника на живца, – подался в разъяснения отец.

Секунда, и он демонстративно вывернул к сыну запястье правой руки – на серебряной цепочке висела чёрная флешка. На таких носителях Верес-старший хранил важную для себя и работы информацию, закреплял выводы, отрабатывал ошибки, отмечал победы. Флешку всегда брал с собой, никому не отдавал. Не доверял, может. Носитель прикрывал сверху металлический жетон в тон цепочки. Вместе они синхронно болтались на руке отца и иногда напоминали о себе звяканьем. На жетоне было отчеканено: «Андрей Верес». Ну, без этого никуда. Как это папа, и о себе не напомнит, кто он есть. Тут любому из его круга без объяснений было понятно, с кем имеют дело. Умел он себя презентовать без лишних слов. Знал, что, когда и кому именно предъявлять. А Вадима самолюбие отца раздражало.

– Это, когда вы, спецы, подставляете ничего не подозревающего бедолагу, чтобы поймать преступника, – съязвил парень. – И поймаете, естественно. И будете поощрены. Только цена вашего триумфа – жизнь подставленного.