– Мама, меня вполне устраивает быть дочерью, сестрой, тетей, подругой. Это все, что мне нужно. Ну и еще моя работа, разумеется.

– Что за вздор! Ты красивая, здоровая, молодая женщина. Неужели я так и умру, не увидев тебя счастливой?

– А теперь глупости говоришь ты! Тебе еще жить и жить, кто знает, может, я еще успею передумать? – пытаюсь отшутиться я, хотя в груди противно покалывает. Мама не любит разговоров о смерти.

Еще один тревожный звонок? Или это уже колокольный перезвон?

– Успеешь ли? – выдыхает она, тяжело опускаясь в кресло, точно у нее внезапно подкосились ноги.

И сейчас, глядя на нее, я вновь вижу ее растерянной и беспомощной, какой она была, когда у нее случился сердечный приступ. Она прикладывает руку к груди, делая ритмичные вдохи и выдохи через рот.

– Мам, все в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. Просто давление с утра немного шалит.

– Ты ничего от меня не скрываешь?

– Мы поменялись ролями? – спрашивает она, наигранно улыбаясь.

Она пытается снова натянуть на лицо маску, которую, похоже, все это время успешно носила, но я увидела достаточно, чтобы не купиться.

– Мы договаривались не лгать. Что происходит? – спрашиваю я, опускаясь перед ней на колени и, взяв ее холодные ладони в свои, пристально смотрю ей в глаза. – Когда мне плохо, я всегда прихожу к тебе.

– И я этому очень рада, Джени.

– Мам, что происходит? Ты никогда не говоришь о смерти.

– Ой, это просто такая фигура речи, – отмахивается мама, пытаясь встать.

Но я не двигаюсь с места.

– Мам, мы не врем друг другу, помнишь?

Она тяжело моргает, виновато поджимая губы. Над нами повисло тяжелое, гнетущее молчание, от которого больно давит в груди, а в ушах стоит такой звон, будто моя голова превратилась в тревожный колокол.

– Похоже, мне не избежать операции на открытом сердце, – сдавленным голосом произносит мама, и я вижу, как ее глаза наполняются слезами.

Почти всю ночь я провела на медицинских сайтах, читая научные статьи о мамином диагнозе, а также на форумах, пытаясь понять, как проходит реабилитация людей, которые уже прошли через это.

Пять лет назад она чуть ли не за руку водила меня от одного врача к другому, точно я была маленьким ребенком. Сегодня мой черед позаботиться о ней и снять с ее плеч эту тяжелую ношу.

Однако, когда утром мне звонит Кевин, я будто очнулась от одного тревожного сна, чтобы с головой уйти в другой.

Его обещания сделать все, чтобы закрыть дело художницы до конца этой недели, не были пустыми словами, Кевин действительно вознамерился доказать мне свою правоту: это убийство не является частью серии, его совершил… и на этот раз под подозрением оказался Ари Бойд – бывший сожитель Линды, который не раз поднимал на нее руку и которому она, по всей видимости, посвятила большую часть своих гротескных работ с блюдцеглазыми существами.

– Если я приглашу тебя за стекло, молчаливым свидетелем моего триумфа, это поможет тебе решиться? – спросил Кевин, продолжая настаивать на походе в ресторан.

Ужинать с ним вторую пятницу подряд – плохой знак и потакание его несбыточным мечтам, но вот оказаться за стеклом допросной и хотя бы одним глазком взглянуть на этого Ари всерьез хотелось.

– А что, если это будет не ужин, а обед? Давай после твоего триумфального допроса сразу это и отметим, – я сделала ему встречное предложение, стараясь вложить в голос все свое радушие.

Кевин согласился, хотя и без особого энтузиазма. И вот теперь, два часа спустя, занимая свое место за фальшзеркалом, я беспокоюсь только о том, что смогу выжать из допроса человека, которого заведомо считаю непричастным как к убийству Линды Саммерс, так и остальных женщин.