– А раз понимаешь, перестань ныть, – строго сказал он. – В Москву ему захотелось. Будет тебе еще и Москва, и Париж, и Канарские острова! Не спеши, а то, как говорится, успеешь. Ну, так что там еще, в этом запросе?

Басаргин поднял голову. Морда у него до сих пор сохраняла детское обиженное выражение; видимо, он и сам это чувствовал, потому что, прежде чем заговорить, забрал физиономию в пятерню, помял немного, словно пытаясь вручную придать ей приличествующий случаю вид, и только после этого сказал:

– Там, в магазине, кроме Сохатого и Захара, был еще кто-то из наших. Невысокий, щуплый, хорошо владеет ножом. И обрез после него остался – от старой мосинской трехлинейки, с резным ложем.

– Мать-перемать, – сказал Николай Гаврилович. – Ну, правильно! Два сапога пара, где один, там и другой. Это они, значит, так на охоту ушли! На Денежкин, понимаешь, ручей!

– Ну да, – кивнув, сказал Басаргин. – Хорошо поохотились, шестерых завалили. Так вот, москвичи и спрашивают, не знаю ли я, часом, кто он был, этот третий.

– Не знаешь, – твердо отрезал Субботин. – Даже предположить не можешь.

– Ну, это само собой, – с кривой ухмылкой ответил капитан. – Сами разберемся, по-соседски. Я вот тут подумал: может, взять этого говнюка к себе и немного с ним поработать?

– Бесполезно, – подумав, возразил мэр. – Только лишние разговоры по поселку пойдут. И потом, что толку? Что он нам такого расскажет, чего мы сами не знаем? И без него, засранца кривоносого, ясно, что Макар Степаныч что-то разнюхал. А что именно разнюхал, этот твой охотник, пальцем деланный, поди, и сам не знает. Невелика птица, чтоб Макар с ним откровенничал.

– Тоже верно, – рассудительно согласился капитан. – Просто руки чешутся за эту сволочь малость подержаться.

– Потерпи, придет и его черед, – пообещал мэр. – А что, он уже в поселке?

– Утречком объявился. Говорит, из леса, а по времени выходит, что с нижегородского поезда.

– Э, что время! – отмахнулся Субботин. – Этот его знаменитый обрез не хуже визитной карточки, так что время можно не подсчитывать, и так все ясно. Как же это он так прокололся?

– Видать, горячо было, – предположил Басаргин.

– То-то, что горячо, – проворчал Субботин. – Вот и поехал бы ты вместо Сохатого в Москву. Лежал бы сейчас в морге с восемнадцатью дырками в шкуре. Эх! А жалко все-таки Сохатого. Раз уж Макар на это дело вырулил, сам он теперь не остановится. Сохатый бы нам сейчас очень пригодился!

– Сами справимся, – проворчал Басаргин.

– Ясно, справимся. Выхода у нас другого нет, так что, хочешь не хочешь, а придется справиться. С Горки Ульянова глаз не спускай, да и за Макаром приглядывай.

– Легко сказать – приглядывай за Макаром!

– А без труда, Сема, не выловишь рыбку из пруда. Ну, если по делу у тебя все, – Субботин покосился на часы, которые показывали, что до конца рабочего дня осталось минут двадцать, – тогда давай выпьем по-человечески. Хватит уже пищеварение себе портить этими разговорами! А то придется, как в твоей поэме, клизму друг дружке ставить.

– Да ладно вам, дядя Коля.

– Так и я говорю: ладно. Ну, за Сохатого! Пусть ему чужая земля пухом будет.

Возвращаясь из управы в отделение милиции, капитан Басаргин попытался еще раз спокойно, без спешки обдумать ситуацию. Присланный из столицы запрос его, как и Субботина, беспокоил не очень: он и без дяди Коли знал, как поступить с этой бумажкой. Черновик ответа уже был им продуман во всех деталях, и Николай Гаврилович не добавил к придуманному ранее ничего нового. Ну да, Сохатый – тип с ярко выраженными антиобщественными наклонностями. Ну да, не углядели, дали уехать в Москву. Хотя это, между прочим, законом не воспрещается. Захар Макарьев – дружок его закадычный, куда один, туда и другой. Насмотрелись телевизора, дурачье, и решили срубить деньжат по-легкому – не иначе как с пьяных глаз, на трезвую голову такое не придумаешь. В общем, грохнули их там, у вас, и слава богу, а кто в кого стрелял и почему – сами разбирайтесь, благо покойнички в вашем огороде, а не в моем, да и зарплаты у вас как-нибудь посолиднее тех, что мы в своей Волчанке получаем. Вот и отрабатывайте.