Осмотревшись, я забрался обратно в танк и захлопнул крышку люка.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Хелман. – Можем перебраться?

– Никак нет, герр полковник, слишком глубоко. Нужно наводить мост или вызывать саперную роту, чтобы засыпать ров.

– Нет, мы должны форсировать его сами. И перебраться через него побыстрее. Командир застрял, так что мы теперь ведущий танк.

– Но мы опрокинемся, герр полковник. Здесь чересчур глубоко.

– А ты используй этот Т-34, – приказал Хелман. – Тот, который на самом краю рва. Пусть он тебе поможет.

Я почувствовал пинок сапога Хелмана, который пришелся мне между лопаток, поскольку я колебался. Похоже было на то, что командир достал бы нас прямо из башни своими руками и немного придушил, если бы ему показалось, что мы с Куртом медлим.

– Ну, давай же, Фауст. Столкни ты этот Т-34 в ров.

Теперь я понял, что командир хочет, чтобы мы сделали, но все же риск был более чем значительным.

Подбитый Т-34, который пытался противостоять нам на краю противотанкового рва и экипаж которого расстрелял наших товарищей, спасавшихся из горящего «Тигра», все еще оставался на том же самом месте, на краю рва, его гусеницы были сорваны с опорных катков нашим снарядом и взрывом заложенной в насыпи взрывчатки, но все же большая груда русской стали могла заполнить собой пространство рва и стать импровизированным мостом. Я подвел наш «Тигр» к разбитому корпусу русского танка, прекрасно представляя себе, что экипажи всех остальных «Тигров», стоящие позади нас, внимательно наблюдают за моими действиями – и эти бывалые ребята не простят мне ошибки. Я аккуратно уперся лобовым броневым листом своей машины в корпус советского танка и буквально всем своим существом ощутил, как напрягся 600-сильный[18] мотор, толкая вдавившуюся в грязь вражескую машину. Выругавшись, я переключился на самую низкую передачу и снова подал свой танк вперед.

Все поле зрения моего прибора наблюдения закрывал лобовой лист брони Т-34, с его разбитой смотровой щелью механика-водителя и разбитым передним ведущим колесом. Русская машина подалась назад и поползла в грязи ко рву, медленно, но неуклонно преодолевая примерно метр за минуту. Я увидел, как откинулся люк на лобовом листе брони Т-34; в отверстии появилось бледное, ничего не понимающее лицо, залитое кровью. Русский механик-водитель всматривался в меня через свой люк и, мигая глазами, явно пытался прийти в себя, не в состоянии поверить тому, чему он был свидетелем.[19]

Я продолжал толкать его танк своей машиной, с пришедшим в себя механиком в нем, который смотрел прямо мне в глаза с расстояния метра в четыре. Наконец стало похоже, что он пришел в себя и стал сознавать, что именно происходит, поскольку он стал пытаться пролезть сквозь люк, когда его танк стал сползать кормой вперед в противотанковый ров.

Губы русского танкиста шевельнулись, он явно произнес несколько слов, потом его рот широко раскрылся и он закричал, когда его Т-34 кормой вперед сполз в ров и исчез из виду, а потом снова стал виден лежащим днищем вверх на булыжниках на дне рва.

– Прекрасно, – произнес Хелман, глядя на него, – и это была высшая похвала, которую можно было заслужить из его уст. – Он улегся именно так, как надо, и заполнил собой всю глубину рва. Теперь ползи по нему, Фауст.

– Есть, герр полковник.

Сидевший рядом со мной Курт изо всех сил вцепился руками в какие-то упоры, по собственному опыту прекрасно зная, что такое преодоление противотанкового рва подобным образом. Мне ничего не оставалось больше делать, как направить громаду нашего танка на это подобие моста через ров. Наш тупой бронированный нос «Тигра» навис над стенкой рва, продвинулся еще немного вперед и обрушился в пространство. Я видел днище Т-34, лежавшего под нами на остатках взорванной насыпи, его бронированная туша заполнила ее в глубину метра на три!