– Думаю, что личная свобода, независимость.

– А как же карьера, зарабатывание денег? Ты не похож на идеалиста.

– Я – конченый материалист, Алиса. Все, что ты назвала, идет у меня вторым номером, – ухмыльнулся он, – я даже думаю, что первое невозможно без второго. Если не брать в пример аскетов, конечно. Но их я никогда не пойму. А что касается семьи… Понимаешь, сначала я был еще слишком молод и не хотел связывать себя никакими обязательствами, а позже, когда начал зарабатывать хорошие деньги, стал вести такой образ жизни, в который семья ну никак не вписывалась.

– А любовь? Только не говори мне, что ты никогда не влюблялся.

– Влюблялся, конечно, и очень часто. И даже до сих пор влюбляюсь. Мне вообще очень нравится ощущение влюбленности. Когда сносит крышу и невозможно контролировать себя совсем. Но это быстро проходит, разве нет? Через несколько месяцев включаются мозги, и начинаешь смотреть на все по-другому.

Его слова странным образом совпадали с убеждениями Алисы.

– Но влюбленность может ведь перейти во что-то более серьезное, – задумчиво протянула она.

– Может, наверное… Не знаю. Но вряд ли штамп в паспорте может этому поспособствовать. Когда начинаются взаимные обязательства, заканчивается все остальное. Люди сами загоняют себя в рамки, а потом мучаются всю жизнь.

– Но ведь когда ты встречаешься с женщиной какое-то время, и вас связывает… – она старательно подбирала слова, – нечто большее, чем секс, на тебя так или иначе налагаются определенные обязательства. Ты заботишься о ней, даришь ей свое внимание, стараешься сделать ее счастливой… Мы ведь в ответе за тех, кого приручили?

– Это – абсолютная чушь, которую с детства пытаются вбить в наши головы. Если я что-то делаю, то только потому, что хочу это сделать, а не потому, что должен. Я вообще никому ничего не должен.

Кирилл намеренно завис на этой теме, пытаясь аккуратно подвести Алису к тому, что ей предстояло еще услышать. Каково же было его удивление, когда она вдруг сказала:

– Знаешь, ты со своими «новаторскими» взглядами на жизнь совершенно не похож на моего отца. И, может быть, поэтому так молодо выглядишь. С тобой я впервые не чувствую себя беспринципной идиоткой, поправшей святые истины. Я не убежденная индивидуалистка, конечно, но тоже за свободу. С последним своим парнем я рассталась, потому что он хотел со мной съехаться. И ты можешь не беспокоиться на мой счет: я не собираюсь хранить тебе верность и влюбляться в тебя не буду тоже.

– Даже самую малость? – с усмешкой спросил он. – Разве можно в меня не влюбиться?

– В такого самоуверенного типа? – рассмеялась Алиса. – Ну, может, только чуть-чуть…

Умудренный опытом Кирилл не поверил ей совсем. Так говорили все женщины, с которыми у него завязывались отношения. И поначалу они действительно соблюдали границы. Но позже потихоньку начинались намеки, разговоры вокруг да около на тему: «Нам так хорошо вместе и было бы неплохо, если бы…» Потом эти сослагательные наклонения плавно перетекали в требования. Многие устраивали истерики и сцены ревности. Другие, менее темпераментные, страдали молча, но очень заметно. Кирилл не переставал удивляться упрямству, с которым женщины – все до одной – стремились выскочить замуж.

Потому он и не поверил Алисе, но решил все же продолжить с ней встречаться.

«Она не ребенок, коим кажется на первый взгляд, – подумал он, – понимает, на что идет… Да и потом: уж больно хочется…»

А Алиса, на удивление, оказалась очень последовательной. Она могла не появляться неделями, вдруг сваливалась как снег на голову к вящему неудовольствию Мариты, проводила с ним какое-то время, потом снова исчезала. Маня ее не жаловала, что, впрочем, его не удивляло: сложно было представить настолько непохожих друг на друга женщин. Она никогда не называла Алису по имени. «Твоя звонила, твоя прискакала», – сообщала Маня Кириллу, всем своим видом выражая недовольство. Алиса отвечала ей взаимностью и, подметив, как та ревностно опекала Кирилла, за глаза нарекла ее: «дуэньей». Все это очень забавляло и даже немного льстило Кириллу. Эта женская возня его совершенно не напрягала.