Я обратил внимание на Семёна, бледного мужчину пятидесяти пяти лет. Он отмалчивался, но лицо и тело выдавали желание высказаться, и я попросил его поделиться своими, очевидно насильно сдерживаемыми мыслями.

– Нууу… Ээээ… – Семён опускает взгляд к песочного цвета туфлям, теребит в руках зелёный платок.

– Я тоже заметила, что тебя что-то гложет, – говорит Татьяна, рыжая дама чуть за сорок, из тех, кто перебарщивает с ухоженностью, злоупотребляя пластическими операциями. Она сегодня в бордовой рубашке, расстёгнутой сверху чуть больше чем нужно, во впадинке на груди – золотой круглый кулон. Я знал Татьяну уже давно. Нереализованность в браке с нелюбимым мужем. Как только муж умер на пятом десятке, она попала в клинику, и я лично в качестве психотерапии водил её в отделение к буйным, показывая, что может стать, не возьми она себя в руки.

– Да, – отреагировал Семён, посмотрев на Татьяну. – В общем, это самое… У меня… У меня, в общем, теория есть типа, – сказал Семён, осмотрев всех, будто ожидая разрешения продолжить.

– Ты знаешь, Семён, мы готовы слушать, – сказал я мягко.

– Да, спасибо. Вот вы все тут плетёте о своих отношениях, любви и прочем сладком дерьме, простите, но знаете что?

Все восемь пар глаз напряжённо всматривались в Семёна.

– Я считаю, что женщина – корень всех зол, женщина – самый безжалостный палач и тиран, манипулятор и вампир. Все наши проблемы из-за женщин…

Ну вот, чего-то подобного я и ждал. Давно заметил, что Семён сексист, но тщательно скрывает это за расплывчатыми путаными формулировками. Он вообще не отличался поставленной речью, зато, видимо, был талантлив в бизнесе.

– Я всю жизнь гнался за юбками. В моей, так сказать, постели, были десятки тел, – я заметил, как новенькая покраснела, – негритянки, азиатки, молоденькие модели и располневшие жёны знакомых. Это самое, да… И знаете что, вот вы думаете, какой козёл, старый похотливый кобель, но я вот что скажу: был влюблён в каждую и… ну, в общем, отдавал себя всего. А взамен…

Мужчина снова опускает взгляд к своим туфлям. В комнате гудит ртутная лампа.

– Чушь! Ты сам-то, что считаешь за любовь, а, дружище? – с вызовом спрашивает Стас, толстяк с длинными волосами. – Ты покупал им дорогие подарки и катал на Порше или что там у тебя. И это ты называешь любовью? Ты что-то отдавал, кроме этого, кроме денег?

– Стас, помнишь, что мы говорили про твои категорические умозаключения?

Я вынужден встрять, чтобы излишне не накалить этот разговор.

– Всё нормально, Павел. Это хороший вопрос, – Семён оглядывает женщин, – наверное, не мне судить, но не только это я отдавал, уж поверьте друзья. Но это самое… Женщины – это вопрос без ответа.

Семён окончательно скис. Богатый, успешный и в то же время потерянный, обиженный и одинокий. На прошлой сессии говорил, что есть взрослая дочь, но они почти не общаются, хоть и живут вместе, она сама по себе, себе на уме девчонка. Умная не по годам. Но от этого не легче. В большом доме два одиноких волка редко встречаются.

– Я всё сказал. Вот. Я не способен больше влюбляться, вот и всё.

Таня протягивает к Семёну руку, касается плеча.

– Но ты же не зря здесь. Спасибо, что поделился.

– Мы можем закончить на сегодня? – спрашивает Семён, часто моргая.

– Да, давайте обдумаем всё это до следующей встречи, если никто не против.

Все стали расходиться, переговариваясь вполголоса. Я погрузился в свой ежедневник.

– Я хотел поговорить с тобой наедине, – голос хоть и тихий, но рождает эхо в опустевшей комнате.

От неожиданности я вздрогнул, поднял голову. Передо мной стоял Семён.

– Я слушаю.