Когда она, не отводя от него взгляда, очень коротко, но изящно кивнула, он совершенно остолбенел. Он чего угодно ожидал от нее, только не этого. У него не было запасного плана. Он лишь стоял и смотрел на нее. Все мысли удрали из головы, точно грабители, что в Депрессию улепетывают из банка. Пока он так стоял, до того как что-то случилось, прошло, кажется, десятилетие.

Она подняла руку, отдыхавшую на колене, и длинным белым пальцем коснулась подбородка. Лицо не изменилось. Палец провел по подбородку, а затем рука снова легла на колени.

С тех пор как японка села на диван, она ни единожды не отвела от юмориста глаз.

Ни одна женщина прежде не смотрела на него так долго. Он был не красавец, но она так смотрела, что ему отчего-то казалось наоборот.

– Я сам подберу сомбреро, – наконец сказал мэр, но опоздал.

– НЕТ! – в один голос сказали мэру его родич и безработный.

Ни в коем случае не хотели они, чтобы мэр подбирал сомбреро. Их карьерам придет конец. Едва мэр притронется к сомбреро, их жизнь лишится надежды. Никакого будущего. Один никогда не станет мэром, другой никогда не найдет работу.

– Я сам подниму сомбреро, ваше Превосходительство, – сказал родич. – Я и вообразить не могу, что вы станете наклоняться и подбирать эту шляпу. Я сам подберу. В конце концов, вы же наш достопочтенный мэр. Вам не стоит этим заниматься. У вас есть дела поважнее.

И он разразился речью.

Быть может, он стал бы хорошим мэром и отличным Президентом Соединенных Штатов, а историки поместили бы его где-нибудь между Томасом Джефферсоном и Гарри Трумэном[3]. Да уж, у родича имелся потенциал.

Увы, он отвел глаза от безработного, который дюйм за дюймом медленно подвигался к сомбреро. До начала родичевой речи они были от сомбреро на равном расстоянии. Теперь безработный получил фору в девять дюймов.

Мэрскому родичу требовался менеджер, чтоб заботился о его интересах, пока родич толкает речи. В такой ситуации важно не проиграть девять дюймов своего будущего. Разумеется, риторика насущна, если только за нее не лишаешься территорий. Это неравноценный обмен, если все твое будущее зависит от подбирания сомбреро, а ты проиграл девять дюймов, пока болтал.

– Мне нравятся ваши книги, – сказала она. – Но вы это уже знаете.

Это его огорошило. Он стоял и глядел на нее. Ждал, когда она еще что-нибудь скажет. Она не сказала. Только улыбнулась. Она так тонко улыбалась – Мона Лиза казалась клоуном, что нарочно хлопнулся на ковер.

– Хотите выпить? – спросил он, вдруг вынырнув из психического пике. Не дожидаясь ответа, отправился на кухню и раздобыл бутылку бренди и два стакана. Бренди он раздобывал лишние несколько секунд, потому что стоял в кухне, размышляя, как поступить дальше.

Ему очень хотелось лечь в постель с этой тихой и прекрасной японкой, чудесным манером сидевшей на диване в его квартире. Он-то воображал, что такого не бывает. Как может у него с ней получиться? Он думал, соблазнить ее – это такая экзотическая головоломка.

Фрагменты облаками плавали у него в голове, но он не мог сложить хотя бы пару. Что ему делать?

Внезапно он очень загрустил, и безнадежность разогнала облака в голове. Он вздохнул и вернулся в комнату.

Японка сняла туфли и носки, сидела на диване, грациозно подогнув ноги, и в медитативности ее позы была чувственность. Как будто чувственность летним ветерком овевала ее тело.