Вишняк, размахнувшись кулачищем, будто молот, опустил его вниз. Капитана спасла новая, обрушившаяся на палубу волна.

Ловко откатившись, он вскочил и припустил в каюту.

Толян, в свою очередь, бросился в камбуз и тотчас, дико вращая глазками, выскочил с тесаком в руках. Из каюты с двустволкой наперевес выбежал Гена.

– Где этот?! – Он передёрнул затвор.

В следующую секунду они увидели друг друга. Ощерились. Сомнений не осталось – шла битва на выживание.

Новая волна ударила сбоку.

Механика отбросило затылком о борт. Дёрнувшись, он затих. Капитан удержался на ногах, ухватившись за мачту.

– Бочки! – ахнула Фёдоровна.

Четыре огромные 400-литровые бочки с машинным маслом медленно сползали к правому борту, увеличивая опасный крен, – их попросту забыли закрепить. Масло подтекало, смазывая и без того скользкую палубу.

Виталина взвизгнула и в панике побежала вниз, в трюм.

Ждать, чем всё закончится, не приходилось. Бероев вырвал у Моревого ружьё, подхватил под мышки самого, затащил в рубку, встряхнул пару раз.

– Вести сможешь?! – крикнул он в ухмыляющуюся рожу. Положил руки капитана на штурвал.

– А то! Мы – мореманы!

Странное дело, ощутив под рукой штурвал, Моревой ловко крутнул его, повернув катер по волне. Приложил к глазам бинокль, ещё подвернул.

– Углядел-таки падлу! – Он хвастливо ткнул в пройденный буй. – А их, таких, знаешь сколько до Быкова мыса буев-разуёв! Не углядишь – на мель днищем и на корм рыбам! Мелкодонье! Тут ас нужен. Не какой-то там говнюк – Вишняк. Только и сноровки, чтоб салаг за борт швырять.

– Кого за борт? – не понял Бероев.

– А кого – никого! Все равно убиюга. И нас, понимаешь, втянул!

Кого и куда втянул, Бероев понять не успел. Крен увеличился.

– Бочки вы не закрепили! – Олег показал на палубу.

– Да и хрен бы с ним! – беззаботно ответил Гена. Глаза его вновь заволокло пьяной поволокой. Накренившийся катерок, впрочем, он вёл как будто уверенно.

Бероев вылетел из рубки.

Бочки меж тем ещё сдвинулись к борту. Одинокая Фёдоровна, подставив спину под крайнюю бочку, упиралась ботами в скользкую палубу, тужась замедлить её сползание. Бочка качалась и грозила, опрокинувшись, переломить хребет упрямице. С неё сбило нелепые очки. Олег увидел левый глаз, затянутый бельмом.

Четыре бочки. Больше полутора тонн дополнительно на правый борт – такого крена катер не выдержит. Попросту перевернётся. Бероев кинулся на подмогу.

– Вдвоём не совладаем! – выдохнула женщина.

«Кто-то же таскал метиз», – припомнил Олег.

Как был с ружьём в руке, побежал в трюм и – оторопел.

Полуобморочная Виталина, вцепившись в поручни, разглядывала трюм. А там, подле сваленного метиза, расположилось человек тридцать якутов – мужчины, женщины. Сидя на корточках, они мерно, будто в молитве, раскачивались. Все сбились на правую сторону, увеличивая крен.

Бероев поспешил назад в рубку. Гена, навалившись на штурвал, что-то подмурлыкивал себе под нос.

– Там бочки сползают! Крен растёт! – крикнул ему в ухо Олег. – И ещё якутов вы в трюм понапихали. Что делать-то?

– А чё теперь сделаешь? Повыкидай их за борт. И всех делов. – Капитан расплылся в безмятежной улыбке.

Олег понял: помощи отсюда ждать не приходится. Хорошо хоть, кое-как штурвалит.

Бегом вернулся в трюм.

– Пересесть на другую сторону! – заорал он. Тридцать округлых голов повернулись в его сторону. Тридцать пар узких равнодушных глаз, смотрящих, но не видящих.

«Да они ж пьяней вина!» – сообразил Бероев.

Церемониться было некогда.

– Живо к левому борту, или я вас сам вдоль него рядком сложу! – Бероев выстрелил поверх голов. В одного из сидящих воткнулась отколовшаяся щепка. Вскрик вывел из прострации остальных. Якуты вскочили. Подгоняемые дулом ружья, перебежали к левому борту.