– Что случилось? Что вы сказали?

Мы все понимали ее состояние, сочувствовали маме – все кроме моего маленького брата, который еще не понимал что такое настоящее сильное чувство.

Отец и мать поженились по большой любви, поэтому разлука с ним была для нее особо тяжелым испытанием. Мама сама была родом из Нахичевани, и вопреки тамошним традициям, и воле родителей вышла замуж за моего отца. Бабушка даже рассказывала, что дед однажды рассердившись сказал, что если мама выйдет замуж за Солтана и уедет в Ходжалы, он не будет считать ее дочерью. И первенец в нашей семье появился поздно – только через восемь лет, однако мои родители очень сильно привязались друг к другу. Поэтому мама хорошо знала что такое любовь и что такое тоска.. Мне казалось порой, что никто не умел печалиться так как моя мама. И все же в глубине ее переполненных скорби глаз всегда светилась надежда. Надежда на то что, печаль, горе пройдет, мы обретем счастье. Может быть мама, тоскуя вспоминала свои счастливые дни, соединяла в своих черных глазах любовь и печаль. Может быть поэтому скорбь так подходила моей маме…

Ты возьми гребенку в руки, косы причеши

Хной окрашенные косы, снова причеши

Косы поседели тихо, маму не жалея

Мама постарела, жизни не жалея…

Ходившие среди людей слухи ее очень беспокоили. Часто приговаривала:«Чем же все это кончится? Кто нибудь собирается помогать нам ? Аллах, помоги! Как удастся вывезти этих девочек отсюда целыми и невредимыми, принесу жертву в Ашшаб-ул-Каф». Бедная мама, что ей оствалось? Каждый новые слухи, каждый говорил что-то свое. Одни говорили что Ходжалы продан. Другие говорили: “Наша армия готовится прорвать блокаду”. Одни – в Баку думают, что Ходжалы оккупирован. Другие – русские снова на подходе.

В этих разговорах словно скрывалась надежда, мы все старались чем-то утешить, успокоить себя. Поэтому и мама и бабушка думали только об этом. С одной стороны страх смерти, с другой стороны холод, стужа, недостаток еды – все заставило нас как и всех словно свернуться в клубок. Да и весь городок жил точно так же.

Моей младшей сестре Гюльджахан тогда только исполнилось тринадцать лет. О чем бы мы не думали в то время, эта девчушка не отходила от зеркала, все время любовалась собой, приглаживала свои длинные светлые волосы. Иногда, зная что мы не видим ее, Гюльджахан явно заглядывалась на свою стать. Она и вправду была красива. Ее красота радовала глаз. Отец всегда говорил, что мы не похожи на нашу мать, и непонятно, откуда мы взяли эту красоту. Нам нравились его похвалы, однако желая поддержать маму, мы отвечали хором – а чем плоха наша мама? Но Гюльджахан была по-настоящему красива. И настолько же обаятельна. К великому сожалению…

Я же не знала, то ли думать о Рамиле, которого не видела уже полгода, или же утешать свою маму, то ли беседовать с бабушкой, чтобы она скучала или играть с Кянаном. Мама, хоть и продолжала нести на своих плечах все заботы о семье, однако это все больше походило на тяжелую походку смертельно усталого человека, передвигавшего из последних сил. Она должна была всех понимать, всех поддерживать, обдумывать – и все это не останавливаясь, и не складывая со своих плеч тяжелой ноши. Я же была не самым дельным помощником – хоть и желала от всей души ей помочь, но не имела на это сил. Я должна была всюду ходить с мамой, поддерживать ее. Но мысли мои были далеко, душа моя витала вдали от меня самой. Я знала что такое война, но не могла и представить себе, что когда-нибудь может быть еще хуже. Я думала о Рамиле. Кажется, в то время я даже об отце не вспоминала. Рамиль словно превратился в мое второе «Я». Своей гордостью, отвагой, всеми качествами, присущими азербайджанским мужчинам, он напоминал мне покойного отца. Вот уже сколько месяцев я ни писем не получала, ни поговорить с ним не могла. Утешалась, лишь глядя на его фотографию, и перечитывая его последнее письмо. И эту фотографию я постоянно перпрятывала то в шкаф, то в постель, или под ковер. Мне казалось, что моих земляков, сам Ходжалы спасет именно Рамиль. И если я расскажу ему о тех событиях, или хотя бы увижу его хоть раз, он придет к нам на помощь. Ждать пришлось долго…