– Ну, посмотрим, что там у нас!

Сказала фельдшер и раскрыла повязки.

– По-моему не плохо! – констатировала она и принялась обильно смазывать мне раны мазью.

– А как называется эта мазь? – спросил я.

– Вишневского… А что?

– Да нет, ничего. Просто хорошо помогает.

Вернувшись обратно, я увидел, что ничего не изменилось. Ребята без особого энтузиазма скребли лопатами сухую твёрдую, как бетон землю.

– Копать можешь? – спросил Руслан вытирая пот со лба.

Я отрицательно покачал головой.

– Пока нет. Ещё несколько дней и заживёт. Тогда смогу.

– Наверное, специально это сделал, чтобы не работать!

– Это произошло ещё до того, когда нам объявили о хозработе. – парировал я.

– Тогда будешь носить нам питьевую воду и следить за вещами.

Я кивнул головой в знак согласия.

– Руслан, а почему второго курса не видно? – спросил я.

– У них своя работа, они красят мебель в учебном корпусе. Да и вообще, здесь не их участок. Давай-ка, меньше разговоров – больше дела! – сказал Руслан с силой втыкая лопату в сухую землю. – Сходи, раздобудь несколько чистых баклажек, наполни их водой и принеси сюда. Если всю воду выпьют – принесёшь ещё. Короче говоря, баклажки не должны оставаться порожними. Понятно?

Я приносил наполненные водой баклажки к месту, где работал наш взвод, а затем, когда они становились пустыми, возвращался к умывальнику, находившемуся в другом конце территории, наполняя их заново. Эта процедура продолжалась много раз, и я даже сначала попробовал вести статистику, сколько «рейсов» я совершил, но затем, сбившись со счёта, махнул на это рукой.

Земля была чрезмерно сухая, и дело продвигалось очень медленно. К обеду глубина котлована составляла не более двадцати сантиметров.

Перед обедом было объявлено свободное время минут на пятнадцать, чтобы все успели умыться и привести себя в порядок. Повзводно наш курс отправился к умывальнику, где, раздевшись по пояс курсанты устроили долгожданные «водные процедуры».

Дождавшись своей очереди, я подошёл к струйке ледяной воды, подставил голову под живящую влагу, и простоял так несколько секунд, наслаждаясь жизнью. Внезапно, кто-то сильно толкнул меня.

– Давай быстрее! Чего так долго? – с этими словами долговязый Барлас занял моё место, наполняя ладони водой.

Некоторое время я простоял в оцепенении, не в состоянии вымолвить ни слова.

– Что смотришь? – зло спросил Барлас, поворачиваясь ко мне. – Дай умыться тем, кто работал сегодня. Ты всё равно ничего не делал!

С этими словами он отошёл от умывальника и рассмеялся мне прямо в лицо. Я сделал шаг вперёд и схватил его руку.

Мы смотрели друг на друг полными ненависти глазами.

– Отпусти! – выдёргивая руку сказал Барлас. – Идём!

Мы обошли территорию заднего двора и оказались возле учебной спортивной башни. Зайдя в неё и поднявшись по внутренней лестнице на четвёртый этаж, мы оказались на большой межлестничной площадке.

– Подходящее место! – сказал Барлас и широко расставив ноги, занял позу боксёра, одной рукой прикрывая лицо, а другую немного выставив вперёд, чтобы атаковать.

– Ну что же, здесь так здесь! – согласился я и без предупреждения нанёс Барласу удар в челюсть.

Мой оппонент успел отойти в сторону и поставить блок рукой. Кулак только слегка чиркнул его по лицу. Барлас тоже попытался нанести ответный удар, но я успел увернуться. Несколько минут мы кружили по площадке лицом к лицу, периодически обмениваясь ударами. Затем, вцепившись в горло друг другу, покатились по полу. Я попытался прижать Барласа к полу и сделать захват, но мне это не удалось. Я даже не ожидал, что в этом долговязом «рыхловатом» парне может оказаться столько силы. Он выскользнул из-под меня, словно уж и, опёршись одной рукой о пол, другой изо всех сил стал сдавливать мне горло. Несколько секунд я пытался сбросить его с себя и освободиться, обхватив шею Барласа обеими руками. Но его стальная хватка была непоколебима. Он словно не замечал моих ударов, и всё сильнее стискивал руками мне горло. Я почувствовал головокружение, всё поплыло перед моими глазами, словно в тумане. Я кричал что-то, но сам уже не слышал своего голоса. Тёмная пелена неотвратимо заволакивала мои глаза. В ушах стоял невыносимый шум.