Помощником повара, как правило, назначался курсант третьего курса, который был призван руководить всем процессом. Являясь уже фактически выпускниками, третьекурсники, по праву считались «стариками» или «дедушками» по отношению ко второму курсу, которых называли «черпаками». «Духи» – это мы, ходили под «черпаками» и «дедами», «черпаки» ходили под «дедами», а деды не ходили ни под кем и наслаждались своим положением.

«Дедовщина» процветала здесь повсюду и являлась нормой жизни. Все её прелести нам довелось ощутить уже в первый же день, когда заснувшие глубокой ночью тяжёлым сном после, долгого изнуряющего дня, мы недосчитались доброй половины личных вещей. Жаловаться кому-либо было абсолютно бесполезно. Соответственно и обижаться не имело никакого смысла на наших старших собратьев, так это грозило серьёзными последствиями.

В казарме специфический запах соломы, который уже на следующий день смешался с запахом не свежих носков и запревшей одежды, усиливался с каждым днём. Говоря простым языком, «духан» стоял ещё тот, от чего становилось понятно истинное значение слова «дух».

Свалившись замертво на свою недавно собранную кровать, я моментально заснул, даже не успев возрадоваться тому, что наконец-то принял горизонтальное положение. Тогда я ещё не знал, что первый день моей армейской жизни был просто приятным времяпровождением по сравнению с тем, что меня ожидало в дальнейшем…

***

Второй день казался ещё тяжелее первого. После завтрака, выстроившись на плацу, нас проинформировали о том, что теперь ежедневно с утра будут проводиться строевые учения. В течение долгих часов, мы маршировали на солнцепёке, отрабатывая различные элементы строевой подготовки. Занятия проводил лично капитан Колесников, прятавшийся от солнца под сенью раскидистого платана. Каждые несколько часов объявлялись пятиминутные перерывы, тогда возле умывальника сразу же выстраивалась гигантская очередь.

В один из таких перерывов, я, отойдя в сторону, достал сигарету и закурил. Спустя мгновение, раздался громкий крик старшины:

– Стройся!

Спеша к месту построения, я попытался уже выбросить сигарету, интенсивно затягиваясь. Но неожиданно передо мной, словно из-под земли, вырос человек в форме.

– Товарищ курсант! – громко обратился он.

Это был капитан Белинский. Курсанты прозвали его «свиньёй» за поразительное внешнее сходство с этим животным. Он был толст, обрюзг, с красным заплывшим от жира лицом и маленькими бесцветными глазками. Короткую толстую шею венчала голова с пучком редких волос песочного цвета.

На лице и шее офицера выступили капельки пота и он, достав из кармана платок и смахнув их, пристально посмотрел на меня. В его взгляде были одновременно и презрение, и ненависть, и пренебрежение.

– Товарищ курсант! – повторил Белинский.

Я подошёл к офицеру и встал перед ним по стойке «смирно».

– Курсант Кравец по Вашему приказанию прибыл!

– К пустой голове руку не прикладывают! – сказал офицер и продолжил. – Ты разве не знаешь, что курить можно только в специально отведённых для этого местах?

– Я же не на плацу… – попытался возразить я.

– Молчать! – заорал Белинский. – Какой взвод? Какая рота?

– Четвёртый взвод, первая рота, товарищ старший лейтенант… – запинаясь сказал я.

Белинский подошёл ко мне ближе, почти вплотную.

– Я не расслышал, повтори ещё раз. – вполголоса сказал он.

– Четвёртый взвод, первая рота, товарищ старший лейтенант! – твёрже отчеканил я.

– Ты что! В звании меня понизил? Погон моих не видишь?

И тут я понял, что оплошал. Внимательно посмотрев на его замасленные погоны, я разглядел на каждом из них по четыре маленьких тусклых капитанских звёздочки.