– обрести связь между собой и близкими, между собой и всем миром. Образ жизни дине – это к’е, то есть родство, вот так. – Сведя руки вместе, он переплетает пальцы, затем раскрывает ладони, оставляя пальцы переплетенными. – Но ты, твоя жизнь – все отдельно. – Разомкнув руки, он разводит их в стороны и шевелит пальцами. – Это неправильно. – Он делает паузу и красноречиво смотрит на меня. – Даже если живешь с собаками.

Это старый спор между нами, но сегодня – не спавши, находясь в дерьмовом настроении и под непривычной дозой кофеина – я к нему не готова.

– Ты поможешь мне со штукой, которую я принесла, или продолжим обсуждать сплетни о Нейзгани?

Сорвавшиеся с языка слова звучат грубее, чем мне бы хотелось, и я запоздало улыбаюсь, чтобы хоть как-то их смягчить. Но улыбка выходит кривая, больше похожая на усмешку.

Он пристально смотрит на меня. Я продолжаю выдерживать эту глупую приклеенную ухмылку на своем лице. Наконец он вздыхает и опускает плечи.

– Давай показывай, что принесла.

– Где ты это взяла?!

Мы стоим напротив друг друга у кухонного стола, держим по кружке свежесваренного кофе и смотрим на лежащую перед нами голову. Он накрыл стол старой пластиковой скатертью, после чего я все-таки вывалила голову туда, куда он хотел. Я впервые вижу ее на свету. Черты лица чудовища угловатые и грубые. Два разреза для глаз и один для рта. Вид у головы такой, будто ее слепили из глины, после чего ребенок проковырял отверстия палочкой. Нос почти полностью плоский. Голову будто приложили лицом к гранитному утесу и сильно надавили. Под полупрозрачной мясистой кожей, свисающей с черепа, видны прожилки. У головы большой широкий лоб и массивная квадратная челюсть, и это придает ей не менее брутальный вид, чем когда она была живой. Я тихо присвистываю от восхищения. Ну и урод!

– К востоку от Лукачикая, в горах, – поясняю я. – Он украл маленькую девочку. Я нашла их в импровизированном лагере примерно через час пути вверх по горе. Он уже жевал малышку, словно это его ужин.

Тах отрывается от изучения головы и смотрит на меня орлиным взглядом – острым и умным.

– Жевал?

– Ага. Точнее, грыз ей горло. Зубами.

Тах берет специальную палочку и раздвигает ею зубы. Челюсти расходятся с удивительной легкостью.

– Странно, – говорю я. – Никакого трупного окоченения. Разве челюсть не должна была стать жесткой?

– Смотри сюда, Мэгги. – Он придвигает меня поближе, указывая палочкой на зубы монстра. Я наклоняюсь. Зубы все одинаковые – тупые и прямые, как старые деревянные протезы. – Ни резцов, ни клыков. Полный рот жевательных зубов.

– Очень странно. Он явно был плотоядным. Разве у хищника не должно быть острых зубов?

Впрочем, это объясняло, почему он так долго грыз девочку и почему не сумел прорвать мою кожаную куртку.

– Кстати, кариеса тоже нет.

– И о чем это говорит?

– Чтобы взрослое животное и без кариеса? – Он качает головой. – Такого не бывает.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Пока ничего. – Он закрывает чудовищу рот и оборачивается к полке позади себя, откуда достает ручную пилу и пару длинных плоскогубцев. – Пора взглянуть, что там внутри.

Я отхожу подальше, пока он трудится над черепом. Не то чтобы я брезглива… Впрочем, ладно – немного брезглива. Я хочу сказать, что когда отрезала голову этой твари, я делала это в пылу момента. Потягивать редкий ацтланский кофе и одновременно слушать, как при свете дня пилят череп, почему-то значительно сложнее.

– Иди посмотри, – говорит наконец Тах.

Я возвращаюсь к столу.

– И что мне здесь разглядывать?

– Усадку. Аномалии. Болезни.

Я начинаю приглядываться, чувствуя себя немного глупо. Я ничего не знаю о мозгах. Обычно я их вижу уже разбросанными по земле или в виде брызг на стенах, выщербленных моими собственными пулями. Мозг как мозг. Насколько я могу судить, похож на содержимое головы любого другого существа.