«Ну я пошел?» – робко отпросились благие намерения, и тотчас же с облегчением были отпущены восвояси.

Что же до мальчуковых доблестей – какой камень. настоящий утес преткновения, – все получилось блестяще: никакого урона, полная неприкосновенность. Возможно, что и новыми доблестями список прирос, я, по правде сказать, так глубоко не вникал. И были у этих основательных достижений – столько нервов, но справился ведь – нешуточные причины. А случилось вот что.

Вскоре случилось лето. Вначале у Антона изъяли аппендицит, через месяц – гланды, вслед за гландами – пятерку, с разницей в день. Последнее – я о «пятерке» – отнюдь не оценка из годовых (таких не водилось), не денежная купюра из растяпы-кармана, а зуб изо рта, пятый снизу. Кто осмелится утверждать, что такие жизненные невзгоды, встряски не обновляют жизнь? Еще как обновляют! Шура Фишман, сын светила районной педиатрии, принимавшего в поликлинике по понедельникам и четвергам, убедил Антона в том, что гланды и аппендицит специально даны человеку для вероятного последующего удаления. То есть, «чтобы было чего удалять, когда больше удалять вроде бы нечего, но удалить что-то просто необходимо, ведь нельзя оставлять все как есть!»

– Это для людей о-очень важно! – заострял он внимание Антона с отца срисованным задумчивым покачиванием головы, явно ожидая, что градус интереса к его рассуждениям прямо сейчас и зашкалит. Но больной был на удивление благодушен, на серьезное не настроен, да и трудно настраиваться на серьезное, если тумбочка завалена фруктами и шоколадом, а вечером того и гляди принесут еще.

«Не жизнь, а малина, везет же некоторым!» – больно кольнуло Шуру под ложечкой и он добавил, вроде бы невзначай, чтобы больной не заносился:

– Конечно, если по уму рассудить, то гланды удалять – это очень плохо. Кажутся лишними, но это такое место, где скапливается то, что думаешь себе в голове, а вслух говорить не надо. Они поэтому и придуманы в таком специальном месте, как раз между умом и языком. К старости гланды, отец сказал, у кого они еще есть, уже не справляются, так как полные до краев. Поэтому старики принимаются болтать буквально про все и без умолку, – сообщил он, по-видимому, совсем уже личное, так как жил с двумя бабушками и дедушкой, известным говоруном. Посещения старым Фишманом классных собраний были сущим адом для спешивших домой, на часы поглядывавших родителей.

Вероломно лишенный прибежища для тайных мыслей, Антон хотел было с ходу высказаться в адрес доморощенного Авиценны, ему, без гланд, теперь многое было позволено, но все же решил сдержаться – и, как ни странно, получилось легко. «Сдержанность – это по-мужски! – похвалил он себя. – Да и наврал Фишман с три короба. Будь так, как он пугал, я бы не справился».

– Не-а. Фигня. – помотал он головой, говорить дольше еще было больно.

Шура очевидно расстроился, но ненадолго:

– Можно я у тебя «Аленку» возьму, а «Особый» оставлю? Ты же сам говорил, что до завтра тебе нельзя, а завтра еще кто-нибудь придет, – нацелился он на шоколад.

Поскольку плитку «Особого» принес сам Шурка, а «Аленку» – мама, то Антон решил, что это по-честному, и милостиво кивнул. Он был рад, что Фишман не в курсе про удаленный зуб, хотя было чуточку любопытно – что за теория на этот счет оживет в голове приятеля.

Про удаленный зуб Шура Фишман не знал. Еще он не догадывался, что случилось это досадное упущение, потому что фактически страдал за отца. Именно из-за Фишмана старшего его любопытный отпрыск и был лишен доверительной информации, в которой раньше отказа не было. «Утечка» не состоялась по причине затяжной подковерной распри, что вели отец Шурки и местный дантист. Весь сыр-бор коренился в «скобарстве и жлобстве» последнего, другими словами – невоспитанности и жадности, если наблюдать за конфликтом из окон семьи Фишманов. Ну не желал, и все тут, дантист платить цену за пломбировочный материал, которую назначила приторговывающая им мама Шурки Фишмана – женщина обильная телом и талантами, в том числе к предпринимательству. Еще она пела в Русском народном хоре и обличала по разнарядке обкома партии различные религиозные культы, в зависимости от аудитории. Поговаривали, что мама Фишмана якобы пробовалась на роль Полины в «Пиковой даме» в клубе завода ЗИЛ – все знакомые отмечали ее контральто, – и уже подумывала о сценическом псевдониме, но что-то не сложилось.