В буфете попивали чай четыре полковника контрразведки: уже известный Бонч-Бруевич, а также полковники Самойло, Потапов и Николаев. При появлении Степанова все трое встали. Степанов с подозрением посмотрел на чайные стаканы. Такое водилось в этом буфете. Иногда просили подавать себе коньяк под видом кофе, а вино под видом чая. Но все трое действительно пили чай. Генералы в своих кабинетах имели запас спиртного. Нижним чинам немыслимо было выпить на службе. Но что делать полковникам? Они не генералы, чтоб иметь право на коньяк в кабинете. А в буфете не выпьешь, поскольку это дурной пример подчиненным. Пьяницы, или, как сказали бы теперь, алкоголики, в Генштабе не приживались, но все равно выпивать в буфете выпивали.

– А я, господа, с вашего позволения все же выпью. Больно суматошный день выдался, – заявил Степанов.

Он рассказал о берлинских новостях. Выслушал поочередно всех троих. Такая форма доклада приносила свои плоды. Субординация, вбитая суровой дисциплиной кадетских корпусов и училищ, а затем и академией, никогда не пропадала, но обстановка буфета или ресторана вносила элемент непринужденности. Это вообще, наверное, чисто русское свойство – решать дела за обеденным столом. Иностранцев во все времена поражало, как русские умудряются договариваться, разрешать споры, заключать сделки и при этом без меры выпивать и закусывать. А вот!

– Господа, я чувствую, что вас интересует сегодняшнее происшествие. Не буду ломать комедию перед вами. Конечно, на Литейном проспекте был я. Меня это не красит. Тем более я нарушил слово, данное своей крестной. Я обещал никогда не трогать мерзавца. Но события сегодняшнего дня вскрыли следующую проблему. Нам в срочном порядке необходимо вникать в банковское дело. Для контрразведки теперь это становится просто необходимым. Начиная с завтрашнего дня попробуйте взглянуть на наших подопечных через призму банковских операций. Посмотрите, кто оплачивает их счета? Соответствуют ли их расходы доходам? Я же со своей стороны свяжусь с Министерством финансов. Предвижу, нас ожидает масса открытий. Наступают новые времена. Если упустим этот аспект нашей работы – расплатимся по самому высокому счету. Сейчас мы отстали, но, думается, еще не безнадежно. Позвольте откланяться, господа, должен идти. Меня ждут. Честь имею!

Как и было условлено, по прошествии часа Суровцев вернулся к арке Генерального штаба. У него появилась какая-то уверенность, что дело его будет решено. Стреляться из-за провала при поступлении он не думал. То есть он подумал об этом, и только. Он издалека увидел Степанова и двинулся навстречу полковнику. Не доходя пяти шагов до полковника, он, как предписывает устав, намеревался перейти на строевой шаг, чтобы снова приветствовать старшего по званию, но Степанов прервал его экзерсисы.

– Прошу без церемоний, господин подпоручик. Новость у меня для вас хорошая. Ваше дело решено положительно. Сейчас готовится приказ о зачислении. Вы внесены в списки офицеров, зачисленных в академию.

– Ваше высокоблагородие, я не в состоянии найти слов благодарности, – волнуясь, произнес Мирк-Суровцев.

– Довольно. Я просто выполнил свой долг. А сейчас проводите меня и расскажите о себе. Особенно меня интересует, откуда у вас такое знание иностранных языков.

Суровцев рассказал о своих удивительных тетушках, вызвав улыбку на лице Степанова. Рассказал, что с отличием закончил Омский кадетский корпус и Павловское военное училище.

– Постойте. Почему Омский кадетский корпус? Вы что, из Сибири? – еще больше удивился Степанов.

– Так точно, ваше высокоблагородие. Я родился в Томске.