Суровцев слышал, как хлопнула одна из дверей и эхо гулко отозвалось в зажатом пространстве. Он видел двери по бокам аркового прохода, но не предполагал, что ими пользуются офицеры Генштаба. Ему почему-то казалось, что эти двери предназначены для вспомогательных служб, а офицеры Генерального штаба входят только через центральный вход. Многие так и делали, но не Степанов, знавший прекрасно все здание и предпочитавший сокращать переходы.

Не зная, горевать ему или радоваться, по совету полковника подпоручик Сергей Мирк-Суровцев отправился на Невский проспект.

Степанов же, покружась в лабиринте лестниц и переходов, известных, кроме него, наверное, только смотрителю здания, направился в одну из многочисленных канцелярий штаба.

Необходимо сказать, почему он решил принять столь живое участие в судьбе подпоручика. Поступать в Академию Генерального штаба офицер начинал еще в своем полку. Наиболее достойные затем держали экзамен уже в дивизиях. Принимали эти экзамены исключительно бывшие выпускники академии. За дивизионным экзаменом следовал экзамен при штабе армии или военного округа. Из 1500 поступавших в округе к дальнейшим экзаменам допускались 400—500 человек. И уже из этой группы достойных офицеров 100—120 человек держали экзамен в самой академии на двадцать учебных мест.

Молодость и умная голова. Плюс знание языков. Степанов просто посчитал непозволительным для себя шагом не помочь офицеру. К тому же ему нужны были толковые офицеры в свое подчинение.

Начальником канцелярии был его приятель, и потому, поздоровавшись, Степанов без обиняков спросил:

– Алексей, растолкуй мне, что за история с нынешним зачислением в академию? Молоденький подпоручик, совсем мальчишка, – напомнил Степанов.

– Вот ты о чем, – сразу же понял офицер. – Суть дела такова. Среди поступавших офицеров оказались двое, один из которых совсем молоденький, а у другого последний год возрастного ценза для поступления. Приемная комиссия разошлась во мнении, кого принимать. Как назло, проходные балы у них до десятой доли совпали. Решили, наверное, что молодой может еще не раз поступать.

– Так и зачислили бы обоих, раз оба достойны!

– Ну, – развел руками начальник канцелярии, – сие не от меня зависит.

– А почему до этого в списках зачисленных подпоручик был?

– Ей-богу, не знаю. Да тебе-то что за дело до этого подпоручика?

– Алексей, ты в провинциальных гарнизонах был?

– Конечно.

– А не доводилось тебе посещать тамошние кладбища?

– При чем здесь кладбища?

– На кладбищах для самоубийц там похоронены сплошь и рядом одни молоденькие прапорщики, подпоручики и поручики. Посуди сам. Что делать и чем заниматься такому вот подпоручику в каком-нибудь Бердичеве? При светлой голове и знании двух европейских языков! Один путь – это тихо спиться, а другой – на кладбище самоубийц. Будь добр, сделай для меня выписку из протокола заседания приемной комиссии.

Пока Степанов шел по коридорам штаба и решал, куда зайти в первую очередь – в Разведывательное отделение или к начальнику Генерального штаба, на него вышел полковник Бонч-Бруевич. Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, как и Степанов, работал в контрразведке. Еще не доходя до Степанова и не здороваясь даже, он воскликнул:

– Слава Богу! Я вас нашел. Здравия желаю!

– Здравствуйте, Михаил Дмитриевич. Не иначе что-то случилось?

– Вас вызывает начальник Генштаба.

– Я, собственно говоря, туда и направляюсь, – шагая по коридору, сказал Степанов. Он понял, что его сегодняшние приключения будут иметь последствия. – Зачем вызывают?

– Именно об этом я и хотел вас предупредить. Да остановитесь же вы в конце концов!