– Мы с Алиской потерялись в каком-то городке, в паре часов на электричке отсюда, не помню, как называется. Там бухали с местными неформалами, какими-то Белым, Зо, Нефом, ещё кем-то, имён не помню. Вообще мало что помню. Утюжили город. Потом в каком-то парадняке, в лифте, вписались, переночевали. Я проснулась: лифт открыт, на улице день, рядом никого и куда кто делся – не знаю. Вышла на улицу, там Неф сидит, на лавочке, во дворе, «Беломор» курит и тоже не знает, куда кто делся. Мы вдвоём на вокзал потусовали, Нефу в деревню было нужно, а я не знала, куда податься. В первую попавшуюся электричку забилась на автопилоте, лишь бы поспать. Проснулась здесь. Хорошо хоть ментам не попалась.

– Мы на вокзале столкнулись, – вставил Лёва. – Меня туда понесло по дороге в библиотеку, хотел диски посмотреть в магазине. Иду, а на лавочке сидит девчонка и окликает меня: «Я тебя знаю, ты Марчелло». А ведь меня так давно уже никто не зовёт. Я и вспомнил…

– Да дальше можете и не рассказывать, всё и так ясно, – проговорила, наконец, Дэни. – Пока твоя мама, Лёва, была здесь, ты вписывал Слоника у себя в подвале. А когда мама уехала в санаторий, ты перетащил её сюда. Как, давно?

– В подвале – месяц уже, – тихо ответила Надя. – А здесь неделю.

– То-то от Лёвы неделю ни слуху ни духу… Ох, чёрт вас, милые мои, побери, что же делать теперь будем?

– Не знаю я, – Надя сжала кулаки. – Меня всё там достало, я не хочу туда возвращаться. Родители и себя, и меня до сумасшедшего дома довести решили, ругаются без конца, скандалят, даже жрут раздельно, из-за чего я вообще голодная хожу. Лучше бы уж разводились, а то друг друга ненавидят, а на мне всё срывают. Я уже в психушке успела поваляться, после того как последний раз сбежала, меня мать туда сдала. Из дома каземат сделали, посадили под домашний арест, ключи отобрали, на четыре замка заперли. Так я как-то подумала: убегу через балкон, разобьюсь, так хоть мучения закончатся. Вещи какие-то в рюкзак бросила, пару денег стащила. А прямо перед окном у меня здоровенный тополь растёт. Как я на него залезла, не знаю, чуть не сорвалась, а этаж седьмой. Чуть руки-ноги не переломала…

– Тебя ищут?

– Не знаю, – у Нади на глазах выступили слёзы. – Ищут, наверное…

– Да даже если и ищут, что с того?! – взорвался вдруг Лёва. – Даже если ищут, здесь ведь всё равно не найдут, здесь её искать в голову никому не взбредёт!

– Лёва, дурень, включи мозги! – вскрикнула Дэни в ответ, но опомнилась. – Простите, ребята, нервы ни к чертям… Да, никому не взбредёт. И сейчас всё почти хорошо. Но, Лёва, не будет же Надя вечно у тебя в подвале сидеть! Документов у неё никаких. Зима на носу. Мама твоя скоро вернётся. А ещё – Надя несовершеннолетняя. И если её найдут с тобой, ты можешь загреметь в места не столь, причём надолго и всерьёз…

Надя молчала, только слёзы всё текли и текли по её щекам. Лёва рванулся к ней, обнял, она вцепилась в него, словно срывающийся с обрыва в надломленную веточку старой горной сосны, и зарыдала – тихо, глухо, страшно. Дэни, оставив их одних, вышла в кухню, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Им, таким «большим и умным», легко кричать с пеной у рта и раскладывать всё по полочкам, что лучше, что хуже. А каково ей, Наде? Она же всё равно ребёнок, несмотря на всё пережитое, от которого и взрослому больно и страшно. Ребёнок, которому одиноко и очень плохо, просто невыносимо там, где человек должен чувствовать себя лучше всего, где ему должно быть теплее, уютнее, роднее – дома, где мать и отец. Как может такое случаться на Земле? Как может возникнуть такой абсурд? Почему внешне хорошая, благополучная семья превращается в ад кромешный для каждого из её членов, как только захлопывается дверь за последним гостем? Откуда берутся это непонимание, эта злоба, эта ненависть между родителями и детьми, эта боль ссор и конфликтов, эти недомолвки, эта ложь, этот страх перед возвращением домой? Кто виноват в этом? Кого призывать к ответу? Кого казнить? Как этого избежать? Снова вопросы, на которые ответа не найдёшь, а за уютной стеной детства не спрячешься.