Так и попал в Домовые грех искупать…

Старичок примолк и, опережая моё любопытство, сказал:

– А про жизнь в Домовых завтра. Твой-то вот-вот проснётся, на утренний клёв собирался.

Дашка вглянула на палатку и хотела ещё спросить на прощанье, но крылечко вмиг опустело, только табачный пепел дуновением ветерка разметался по обшарпанным досочкам.

– Чего не спишь, Дашуня? – голос мужа встрянул окончательно.– Бессонница?

– Угу, – мотнула головой Дашка и пробралась в тепло палатки. Сном обволокло сразу же, и Дарья не услышала, как подкатил на мотоциклетной тарахтелке зять, и мужики умчались на реку.

Дашка спала до обеда, как младенец, снов не видела. Проснулась от позвякивания котелка да поскрёбывания ложкой – наваристую уху уже распробовали удачливые рыбаки.

_ Здорова ж ты, мать, спать, – прибаутками встретили у костерка родичи. И сестра тут же хлопотала, заваривая травки для чая.

_ Ну, набаловались, гости дорогие, давайте к нам собирайтесь, а то что люди-то скажут? Места что ль для родни в доме не нашлось?

_ Марьянка, не сердись, охота ещё побыть в родительском дворе. Так сегодня думалось хорошо, вспоминалось. Когда ещё придётся? – на ходу сочиняла Дарья причины задержаться для важной встречи.

_ Да ну вас, оголтелые! Делайте, что хотите! Вот приеду к вам в гости, тоже ночевать буду под соснами… – безнадёжно махнула рукой младшая.

Дарья остаток дня бродила, как сонная: прошлась по скрипящим половицам в пустом доме, забралась под крышу и гладила ещё крепкие перекрытия. Сколько воспоминаний связано с отчим домом и радостных, и горестных. Только сейчас Дарья об этом думать не могла – ждала продолжения.

Ближе к двенадцати муж, хоть и полуночник, угомонился и захрапел на всю ивановскую, а Дашка примостилась на крылечке.

Дверь в сени легонечко скрипнула, и Хозяин шагнул через порог.

_ Доброй ночи, дедушка! – подскочила радостно Дашка.– Заждалась уже…

_Наше время после полуночи да до первых петухов. Да и показываться нам не велено.– Домовой присел рядышком.– Но тебе Родом управлено выслушать да другим родичам сказывать, а как – ты и сама ведаешь.

_ А ведь и правда, деда, давно хотела сказки сочинять, только думала о чём прежде. А теперь-то уж точно знаю, – зачастила словами Дашка.

_ Ну, так и слушай, внучка, далее…

Род – Бог строгий, но справедливый. Да и, куда ни кинь, виноватый я кругом.

_ А какой он на вид, деда? – перебила Дашка.

_ Да, говорят, по-разному кажется. Я увидел огромного светлого мужа. Сидел он на троне, как бы из выворотня сделанном, а в руках посох из коряжины…

_А что это выворотень? – опять прервала Дарья.

_ И-ех, городские совсем стали… Забыла, а ведь слышала раньше: дерево с корнями вывернется, так из него умельцы много чего интересного делают. Ну, да ладно, слушай ужо. Одежды светлые, как бы лучами играют; на меня смотрит, как наскрозь просвечивает. Я его голоса не слышал, только все понимал, что говорит. Сначала думал, неприкаянным меня оставить, чтобы места мне в Мире не было, раз родных побросал. А потом Рожаница, жена Рода, заступилась, упросила грех искупить рядом с Таисьей, ведь осталась та вдовушкой в 27 годков да с оравой семеро по лавкам. Так вот в домовые меня и определили…

_ Деда, а в домовых ты другим стал? Как это быть домовым?

_Да уж другим, только не сразу понять-то дадено. Ну, да по порядку… Очутился я у дома родного (смеркалось уже), думаю, как в дом войти, родных не напужать. Стою, отряхиваюсь, оглядываюсь и тут примечаю, что вроде и ростом я менее стал и руки да ноги шире стали да волосатые больно. Смотрю: Таисья моя в оконце выглядывает, присматривается. Я поближе подошёл, стою молча. Выскочила жена на крылечко, на шею кинулась, шепчет, что, мол, знала, верила, что не утоп: тела-то никто не нашёл. В дом сразу не повела, ребятишек боялась тревожить, а постелила на чердаке у печной трубы…