Немного поразмыслив, Гриша решил начать с супруга Анны Юрченко, вызвав его к себе для разъяснительной беседы, как в те годы выражались в милиции.

Анатолий Юрченко оказался невысокого роста мужичком, похожим на старичка-лесовичка.

– Разрешите? – боязливо и неуверенно спросил он, приоткрыв дверь в кабинет лейтенанта.

– Юрченко? Проходи, присаживайся… пока! – сухо ответил стоящий возле окна Самосвалов, бросив на посетителя лишь беглый взгляд.

Анатолий занял место на стульчике возле письменного стола, а Самосвалов, до этого безучастно наблюдавший за жизнью улицы через стекло, расположился прямо на столе. Он повернул все свое крупное тело к посетителю и пристально посмотрел сверху вниз на испуганного Юрченко, как удав на кролика.

– Ну шо, Толяша, доигрался? – по-панибратски начал беседу молодой офицер, беря в руки папку. – Твоя жинка накатала на тебя «телегу». О! «Побил», «таскал за волосы», «пьяный»… Короче, пиши объяснительную, я опрошу свидетелей, и всё.

– Что – «всё»?

– Всё! – грозно рявкнул Гриша. – Суши сухари! Впаяют тебе два или три года, это от характеристики с к-колхоза будет зависеть. А все благодаря родной женушке, решила тебя в тюрягу упечь. Да и правильно делает, на холеру ты ей, забулдыга д-драчливый, сдался?

– Да она завтра заберет!

– Ты нормальный? Тут тебе шо, загс? Захотела – подала, захотела – забрала заяву? Или ты думаешь, шо тут вообще цирк? В общем, так: пиши объяснительную, оформлять тебя буду.

– Не губи, Григорий Николаевич! – взмолился Юрченко. Нижняя губа его затряслась, а глаза сильно повлажнели. – Не губи!

Самосвалов слез со стола, подошел к окну и долго молча смотрел вдаль.

– Ну, не знаю… Шо я могу сделать? Это же заява! Ну, единственное, что может спасти твою задницу от наказания, – это содействие в раскрытии других преступлений. Ты готов помогать следствию?

– Я? Да, готов!

– Хорошо! – Гриша подошел к столу и взял лист бумаги. – На, будешь писать… Та-ак, ты ведь возле железной дороги проживаешь? Отлично… Ты должен написать мне такое: «Пятого числа прошлого месяца на красный сигнал светофора – железнодорожного, конечно, – остановился товарный поезд с открытыми вагонами. На полу в вагонах была рассыпана пшеница. Куры Марии Божко запрыгивали в вагон поклевать зерна, в количестве одиннадцати штук. А когда поезд тронулся, не успели спрыгнуть…» Понял?

– Григорий Николаевич… – с легкой долей сопротивления произнес Юрченко.

– Так! Ша! Я не понял! Ты собираешься содействовать?

– Да, но…

– Раз собираешься, то давай, пиши.

И Анатолий написал под диктовку молодого офицера трогательную историю о неразумных курочках, попавших в ловушку собственной алчности. Гриша был очень доволен. Закрыто старое дело, не будет нового, а главное – чета Юрченко еще долго будет жить тихо и спокойно.

– Скажи жинке, пусть завтра придет, заяву заберет, – выдал Гриша вслед уходящему Юрченко.

Оставался еще один вопрос – пропавшая корова Юхима Подперезаного.

«Эта корова там же, где и куры. Висяк висяком. Но шоб корова запрыгнула в вагон, не поверят, – размышлял Григорий над заявлением Юхима. – Надо придумать более впечатляющую историю».

Конец ознакомительного фрагмента.