И он рассказал Вознесенскому о трениях, возникших в руководстве движения, о странной позиции второго в Центре лица. В конце добавил:

– Даром мне не завернут, я же не в ОБЭПе служу. А заплатить за обед, в этом заведении – моей зарплаты не хватит. Так что не тешь себя напрасными иллюзиями.

– Тебе-то о зарплате плакать! Возьми крутую группу под свою крышу – и внукам останется.

Васильев не обращал внимания на разгоревшийся в кабинете обмен любезностями. Последние пять лет ему часто доводилось по службе встречаться с Тарасовым и Брощаном, и он успел привыкнуть к такой манере друзей начинать разговор. Для себя же Васильев давно определил: за этими взаимными подколками скрывается годами выработанная методика воздействия на "третьего", оказавшегося в их компании.

Тот видел перед собой этаких недалёких служак, раскованных, с грубоватыми шутками, невольно отпускал тормоза и, стараясь подстроиться, развязывал язык. Он же, Васильев, был в данном случае не более чем объектом для тренировки. И это лишний раз подчеркивало в его глазах их высочайший профессионализм.

Умение любую ситуацию обратить в свою пользу, навязать собеседнику нужную атмосферу, незаметно перехватить инициативу в разговоре – такое дается далеко не всем.

Садясь за длинный стол, Васильев достал сигареты, зажигалку. Его примеру последовал и Тарасов.

– Не успел одних курильщиков выпроводить, очередные заявились, – пробурчал Брощан.

– Куда же нам было пойти? – артистично развел руками Тарасов. – Никак, пятница сегодня. Отчет о проделанной работе держать должны. А наш высочайший куратор изволил отбыть—так, по крайней мере, проинформировали его клерки – в командировку. Оставалось только к тебе, к одному из достойнейших.

Это был намек на недавнее интервью Березина в газете, в котором тот лестно отзывался о Брощане и его подчиненных.

– Корешатся-то с ним другие.

– Не устали пикироваться? – вмешался Васильев.

– Если и устали, то не от этого, – тяжело вздохнув, заметил Тарасов. – Работы невпроворот. Опытных сотрудников по пальцам пересчитаешь. Крутишься, как белка в колесе, а тут ещё на шею этот хомут надели: вынь да положь им братьев-"Славян". И самое страшное: никакого просвета. Чем дальше, тем хуже и хуже: что в жизни, что на работе. Вот, чтобы как-то снять стрессы, и упражняемся в остроумии.

– Что это, Иван Ильич, тебя последнее время на месте не застать? – поинтересовался Брощан. – Хотел один вопрос согласовать, неделю вызванивал.

– В Москве был. Ездил хоронить генерала Бурмистрова.

– Бурмистров… Бурмистров… Постой, это же твой шеф по Афганистану, да? – наконец вспомнил Брощан. – Никогда бы не подумал. А с виду мужик.

– Убили его, глухим голосом оповестил Васильев. – Прямо у подъезда из снайперской винтовки.

Тарасов и Брощан с откровенным сочувствием взглянули на жадно затягивающего сигаретой гэбэшника.

– Но он же, прошел помню, такой слушок, еще в конце восьмидесятых свалил из этого дурдома, – заметил Брощан. – Столько лет прошло, пенсионер. Он-то кому мешал?

– Этого я не знаю … Кстати. На похоронах встретился с Вознесенским.

Понимая, что разговор о погибшем причиняет Васильеву боль, Тарасов решил сменить тему и прояснить давно назревший вопрос.

– Возможно, не ко времени начинаю разговор, однако до сих пор не могу себе объяснить, почему Иван Ильич, ваше ведомство оставило без внимания единственную реальную возможность выхода на «Славян»? Я имею в виду Вознесенского. Он что, ваш человек? Тогда, конечно, вопрос снимается и можно не искать правдоподобных объяснений.

Васильев взял новую сигарету, тихо, глядя куда-то поверх голов, заговорил: