Абсолютно уверен, что представить и оценить мои беды человеку, лично не пережившему весь их ужас, совершенно невозможно! Тут никакое кино не поможет! Никакой Амундсен! Нужно только самому…

16

По аналогии, но аналогии обратной, в памяти возник забавный случай.

Помню, в один из жарких июльских дней на одесском пляже «Лонжерон», когда всё живое стремилось поскорее плюхнуться в воду, по соседству со мной разместились три лиловых кубинских негра. Они не раздевались и не купались. Они лишь задумчиво глядели на горизонт и, наверно, подогревшись как у себя на родине, сильно по ней тосковали.

«Ну, понятно, почему они за горизонт пытаются заглянуть – тоскуют! Но почему не раздеваются? – размышлял я. – Чтобы не шокировать загорающий народ шоколадным загаром? Стесняются, пожалуй!»

Но я давно от сведущих людей знал, что чернокожие – народ абсолютно бесцеремонный! Стесняться чего-то, они в принципе не способны. Потому всегда ведут себя хамовато и нагло.

Разговорившись с экстравагантными соседями о том, да о сём, я поинтересовался, почему же они сидят, не купаются:

– Жарко ведь! И вода прогрелась до двадцати! – подзадорил я их. – Не каждый день в Одессе такое чудо случается! Да и акулы у нас съедобные, если даже встретите!

Они засмеялись и сознались, что сегодня всё-таки прохладно, а вода почти ледяная. У себя в Гаване они купаются, если ее температура выше тридцати!

Признаюсь, неграм я тогда не сочувствовал. На одесском пляже они казались очень смешными. Столь тёплой воды в Одессе ещё не бывало. За нею следовало в баню ходить!

Точно так же смешным, как те негры, казался своим товарищам и я, поскольку они никак не могли признать, что во мне действительно всё насквозь промерзает! Заодно они удивлялись и моим причудам с «дровами». Подумаешь – диковинная проблема! Встал на них, и побежал! И зачем мудрить?

А я проклинал разрумяненных любителей русской зимы всех подряд! Они же, как один, – полноценные лицемеры! Ну, какой человек в здравом уме, объясните мне, сможет любить мороз, если сам насмерть замерзает? Это купчишкам нравилось навеселе, в медвежьих тулупах и в валенках, изображать распахнутую настежь русскую душу! Если бы разок промёрзли как я, поглядел бы я на их дешёвый оптимизм! Потому на мороз их и надо выдворить! Для пробы! На крепкий мороз-морозище! И тогда, я полагаю, они и меня вполне поймут! И про любовь свою к русскому морозу басни петь перестанут! Ещё и проклинать его, душегуба, как и я, станут!

17

Вблизи старта нас перестроили в две шеренги. Командир взвода старший лейтенант Володин, классный мужик и образцовый офицер, велел снять шинели и аккуратно уложить их рядом, чтобы в линеечку.

Все самостоятельно готовились, то есть, закрепляли лыжи на сапогах, каким-то странным образом, по их же словам, попадали в мазь и вообще, бог знает, чем занимались. Кто не успел ранее, запихивали в брюки припасённые газеты, чтобы по ходу не разморозить свою систему. Испытанный курсантский приём.

К тому времени я только внешне оставался живым, а справиться в таком состоянии с лыжной сбруей было невозможно. Её толстые брезентовые ремни следовало подогнать по длине сапога, прогоняя те ремни туда-сюда сквозь острую металлическую пряжку. Муторная работа даже в идеальных условиях! Но мои пальцы не шевелились даже сами по себе, даже без нагрузки, а мои глаза сквозь льдинки слёз мало что видели! Я сдался судьбе на милость. Я превратился в битого француза!

Но очень скоро мои неунывающие товарищи, закончив последние приготовления, возбужденно, будто застоявшиеся кони перед свадьбой, пересмеивались и, встав на лыжи, энергично ими стучали и елозили на месте. Они, весело переговаривались между собой, волновались, будто не «попали в мазь», и теперь разъезжали ее, пританцовывая на снегу.