Еще одна работа была у меня в музыкальном магазине «Голливуд Мьюзик Стор» на пересечении Фэрфакса и Мелроуза, где продавались музыкальные инструменты и ноты. Как бы я ни старался заработать себе на пропитание и на любимое занятие, всегда происходила какая-нибудь фигня. Вот один из таких примеров: был один парень, который каждый день приходил и играл на гитаре. Он снимал со стены гитару, которую еще не брал, глядя на нее так, как будто видит впервые, и часами на ней играл. Он ее настраивал, упражнялся и играл соляки примерно целую вечность. Уверен, такой завсегдатай есть в каждом музыкальном магазине.

Когда я пошел в старшую школу, уже было столько классных альбомов с тяжелым роком, слушать которые и учиться на которых было сплошным удовольствием: Cheap Trick, Van Halen, Тед Ньюджент, AC/DC, Aerosmith и Queen были в самом расцвете сил. В отличие от многих моих коллег-гитаристов, я никогда не стремился подражать Эдди Ван Халену. Он считался лучшим гитаристом, поэтому все старались хоть как-то на него походить, но ни у кого не было такого же чувства инструмента, но, похоже, никто этого не понимал. У него было настолько особенное звучание, что я даже представить не мог, что когда-нибудь приближусь к нему, и даже об этом не мечтал. Слушая Эдди, я снял у него несколько блюзовых отрывков, которые никто не приписывает его фирменному стилю, потому что, кажется, никто по достоинству не оценил его потрясающее чувство ритма и мелодии. Так что пока все остальные оттачивали свои хаммер-оны и слушали Eruption, я просто слушал Ван Халена. Мне всегда нравились гитаристы-индивидуалисты, от Стиви Рея Вона до Джеффа Бека, Джонни Винтера и Альберта Кинга, и хотя я учился у них и технике, то, что я впитал их страсть игры, значит для меня гораздо больше.

В любом случае к тому времени, как я поступил в старшую школу, все изменилось. К 1980 году английский панк проложил путь в Лос-Анджелес и превратился в нечто совершенно нелепое, утратив связь с корнями. Произошла внезапная перемена моды, которую просто невозможно было не заметить: вдруг все подростки, с которыми я был знаком, стали носить драные рубашки, говнодавы и цепи на бумажниках, сделанные из скрепок или английских булавок. Никогда не понимал, в чем фишка всего это позерства, – очередной поверхностный тренд, который подхватили в Западном Голливуде и который расцвел вокруг клубов «Рейнбоу», «Виски», «Клаб Линжер» и «Старвуд».

Лос-анджелесский панк никогда не казался мне достойным внимания слушателя, потому что он был какой-то ненастоящий. В тот период очень популярна была группа Germs, имевшая множество подражателей, и все они, как мне казалось, не умели играть и были совершенно отстойными. Единственные группы, которые я считал стоящими, – X и Fear, да и все. Я уважал основную суть панка, которая с точки зрения музыканта заключается в том, чтобы не очень хорошо играть и плевать на это. Но мне не нравилось, что все, кто тогда играл, интерпретировали эту эстетику неправильно: есть большая разница между намеренными ошибками и просто плохой игрой того, кто играть вообще не умеет.

Слэш занимается тем, что у него получается лучше всего: постоянно играет

Панк-рок вышел из Лондона и Нью-Йорка и оставил след в истории музыки, и, несмотря на то, насколько неправильно его интерпретировали в Лос-Анджелесе, благодаря ему там появилось много отличных клубов, в числе которых «Кафе де Гранд». Это было лучшее место с хардкорными панк-концертами, и не единственное – в «Палладиуме» тоже проводили отличные хардкорные концерты. Я ходил туда на концерт Ramones, который никогда не забуду, – слушать их было все равно что серфить на огромных волнах. За несколькими исключениями, лос-анджелесский панк был так же жалок, как и километровые очереди позеров, выстраивавшиеся перед клубом «Старвуд» каждые выходные.