Мерзкие яды – называл их Лавуазье, но я наслаждалась, произнося их названия, словно музыку.

– Королевский желтый! – сказала я вслух, перекатывая слова во рту, наслаждаясь их ядовитым содержанием. – Кристаллы Венеры! Дымящаяся жидкость Бойла! Тараканье масло!

Но на этот раз излюбленный способ не сработал: мои мысли продолжали возвращаться к отцу, крутясь вокруг того, что я видела и слышала. Кто такой этот Твайнинг – «старик Каппа» – человек, о котором отец сказал, что они его убили? И почему отец не вышел к завтраку? Это меня серьезно беспокоило. Отец всегда утверждал, что завтрак – это «пиршество тела», и, насколько я знала, на свете не существовало ничего, способного заставить отца пропустить его.

Кроме того, я думала об абзаце, зачитанном Дафной, – «синяки синие и зеленые». Может быть, отец дрался с незнакомцем и получил ушибы, которые нельзя было скрыть? Или он получил внутренние повреждения вроде тех, что описывала Фанни Сквиз, – повреждения, не оставлявшие видимых признаков насилия? Возможно, именно это произошло с рыжеволосым мужчиной. Это объясняет, почему я не увидела крови. Мог ли отец оказаться убийцей? Опять?

Моя голова шла кругом. Я не смогла придумать ничего лучше, кроме как успокоиться с помощью Оксфордского английского словаря. Я пролистала томик до буквы V. Какое слово незнакомец выдохнул мне в лицо? Vale – вот что это было.

Странно, что умирающий обратился к человеку, которого совершенно не знал.

Внезапно ход моих мыслей нарушил грохот из холла. Кто-то бил в обеденный гонг. Этот огромный диск, выглядевший пережитком из заставок к фильмам Дж. Артура Ранка, не использовался много лет, вот почему меня так удивил его мощный звук.

Я выбежала из лаборатории и спустилась по лестнице, обнаружив около гонга огромного человека, стоявшего с молоточком в руке.

– Коронер, – произнес он, и я решила, что он имеет в виду себя. Хотя он не потрудился представиться, я признала в нем доктора Дарби, одного из двух совладельцев медицинской практики в Бишоп-Лейси.

Доктор Дарби являл собой типичного представителя английской нации: красное лицо, несколько подбородков и живот, колыхавшийся, словно парус на ветру. Он был одет в коричневый костюм и клетчатую желтую жилетку и имел при себе традиционный докторский черный чемоданчик. Если он узнал во мне девочку, которой зашивал руку год назад, после происшествия c разбившейся ретортой, он не подал виду и стоял выжидательно, как гончая в охотничьей стойке.

Отец все еще не появлялся, равно как и Доггер. Я знала, что Фели и Даффи отродясь не снизойдут до того, чтобы ответить на звонок («Я что, собака Павлова?» – скажет Фели), а миссис Мюллет не выходит из кухни.

– Полиция в огороде, – сказала ему я. – Я вас провожу.

Когда мы вышли на солнечный свет, инспектор Хьюитт оторвался от изучения шнурков черных туфель, довольно неприятно выглядывавших из огурцов.

– Доброе утро, Фред, – приветствовал инспектор. – Я подумал, что тебе лучше прийти и взглянуть самому.

– Умм, – промычал доктор Дарби.

Он открыл чемоданчик, покопался внутри и извлек белый бумажный пакет. Засунул в него два пальца и достал одну мятную конфетку, которую положил в рот и начал c удовольствием посасывать.

Через секунду он забрался в траву и встал на колени над трупом.

– Известно, кто это? – спросил он, перекатывая во рту конфету.

– Кажется, нет, – ответил инспектор Хьюитт. – Карманы пусты… Документов нет… Единственно, есть причины полагать, что он недавно прибыл из Норвегии.

Недавно прибыл из Норвегии? Наверняка это дедукция, достойная самого великого Холмса, – и я слышала ее своими собственными ушами! Я была почти готова простить инспектора за его прежнюю грубость… Почти, но не вполне.