– Да к нам домой. А что такое? Тебя что-то смущает?

– Но как же… Я не знаю… Неудобно как-то… А что ваша жена скажет?

– Тетя, да нету у нас никакой жены! – так же легко, как и отец, махнул ладошкой Глебка. – Мы с папой одни живем. У нас мама умерла. Давно уже. Поедемте с нами, тетя… Ну пожалуйста…

Бася непроизвольно прикрыла рот ладошкой, испуганно глянула на Вадима. Тот улыбнулся, коротко и печально пожал плечами. Потом протянул руку к сыну, тихо встряхнул его за плечико:

– Тетя поедет с нами, Глебка. Обязательно поедет. Не волнуйся. Правда, тетя? – снова поднял он глаза на Басю.

– Ну хорошо… То есть да, конечно… Я поеду…

– И правильно. Не надо ребенка травмировать. Видишь, ты ему понравилась. А это, между прочим, для Глебки большой прогресс, чтобы ему какая-то тетя вдруг взяла да понравилась. У нас с тетями как-то не получается, большие проблемы у нас с тетями… Правда, сын?

– Да ну их, пап! Они все приставучие какие-то, сразу целоваться лезут! И разговаривают со мной, будто я им игрушка, а не живой мальчик.

– Да уж… – снова вздохнул коротко Вадим и усмехнулся грустно. – Вот так у нас обстоят дела, Бася. Не хотим быть игрушками, хотим быть живыми мальчиками. Устами ребенка истина глаголет, и никуда от нее не денешься. Так что ты уж потерпи немного, уважь бедных сирот. Ну, идем сдавать твои документы! А то и в самом деле опоздаем…

…Первые крупные капли дождя резко забарабанили в оконное стекло, и она вздрогнула, вынырнув из того дня, растерянно оглядевшись кругом. Да, действительно, тот день был странным. Сколько его ни вспоминай, всегда новым кажется. И детали вспоминаются новые, неожиданные. И акценты расставляются тоже новые.

Получается, действительно, тогда ее Глебка сам выбрал из множества претендующих на его отца «теть». Сам в руки упал, сам выбрал…

Поежившись, она отошла от окна, села за стол, откинула голову на спинку стула. И глаза сами собой закрылись, и голова слегка закружилась. Наверное, это память, не насытившись воспоминаниями, не отпускает ее, затягивает в свой омут. Странный омут, как кинопленка. Бежит перед глазами короткими кадрами.

Вот они сидят втроем в кафе, в том самом, с клоунами. Такая смешная парочка, клоун и клоунесса. Студенты театрального института подрабатывают. Глебка хохочет звонко, все щеки мороженым перемазаны. А вот они вдвоем с Глебкой на карусели – мчатся, обнявшись, ветер волосы треплет. А внизу Вадим – нацелился объективом фотоаппарата.

А это уже другая картинка. Уже без Глебки. Темный зал кафе, цветы, шампанское. Интимная обстановка. Едва колеблется огонек свечи, за ним – лицо Вадима. Задумчивое, серьезное.

А вот она одна стоит – впилась глазами в список принятых в институт абитуриентов. Дрожит, ищет свою фамилию. Ищет, но так и не находит. Опустив горестно плечи, спускается по мраморной лестнице к выходу. Внизу – Вадим. Бросается к ней с объятиями, прижимает к себе, шепчет что-то успокаивающее на ухо. Она поднимает на него глаза – лицо у Вадима вовсе не огорченное. Наоборот, насмешливое и ласковое. И очень доброе. Наверное, именно с таким лицом делают предложение руки и сердца? Наверное, в такой момент все другие огорчения сами собой отходят на задний план, и вот она уже быстро кивает – да, да, да, конечно же я согласна, любимый…

А потом… Потом был тяжкий разговор с тетей Дуней. Она сидит на диване с виноватым видом, поджав под себя ноги, а тетя Дуня широко шагает по комнате, изредка поворачивая к ней яростное лицо. Вернее, не к ней, а к огромному букету роз, неприкаянно брошенному на диванную подушку.

– Нет, я даже слышать об этом не хочу! Дура ты, Баська, дура! Какой такой замуж? Совсем с ума сошла? Ты что, молодого парня себе не найдешь, что ли? Девке восемнадцать лет, а она замуж за вдовца собралась! Эко лихо! У нас только после войны девки за вдовцов замуж шли, а ты…