Сначала нужно было смыть с пленника кровь, которая сочилась из алых рубцов, оставленных плетью. Меня никто никогда не порол, и я даже не представляла, насколько это больно. Но стоило мне коснуться эльфа, как с его сомкнутых губ сорвалось шипение. В потемневших глазах плескалась ярость, щедро приправленная физической болью. Определённо, мне стоило быть максимально осторожной, чтобы у пленника не появилось возможности схватить меня и причинить вред.

– Я не хотела делать тебе больно, – пробормотала я.

Извиняться можно было бесконечно, но эльф, кажется, думал лишь о том, как освободить руки и свернуть мне шею. Он так сильно натягивал цепи, которые держали его запястья, что по светлой коже густыми каплями потекла кровь. И я уже начала сомневаться, так ли сильно этот мужчина страдал от боли, или все его мучения были из-за невозможности освободиться. В любом случае, я старалась помочь ему тем, что было в моих силах.

Под пристальным, обжигающим взглядом я продолжала смывать местами уже засохшую кровь. Мои пальцы дрожали, а сердце колотилось так, будто собиралось выскочить из груди. Дыхание вырывалось из груди рваными всхлипами, потому что мне невыносимо было видеть, что несмотря на всю осторожность, мои действия приносили эльфу страдания. И я сама, по собственной трусости, обрекла его на это.

Эльф старался держаться и не показывать виду, но когда я, закончив с промыванием, начала наносить заживляющую мазь, с его губ вместо шипения сорвался протяжный стон.

– Прости, – выдохнула я. – Поверь, я тоже себя сейчас ненавижу.

Он больше не сыпал угрозами, лишь смотрел на меня раненым зверем. И я легко могла бы поверить, что он действительно опасен, если бы не одно обстоятельство – я не была особо осторожна, и мой пленник легко мог бы убить меня. Я видела такое на арене, когда во время праздников парни устраивали бои. Можно было захватить противника ногами и душить его до тех пор, пока тот не запросит пощады. Но мой эльф не пытался брыкаться, и это навело меня на очень неприятные мысли.

– Что с твоими ногами? – спросила я, отложив банку с мазью в сторону. – Я же видела, как тебя уводили. Они не сломаны, не повреждены, так почему ты ими не шевелишь?

В глазах пленника впервые появилось что-то, кроме ненависти. Казалось, он был искренне удивлён.

– Ты не знаешь? – хрипло спросил он. – Серьёзно?

– Серьёзно, – кивнула я, чувствуя, как внутренности снова начали скручиваться в тугой узел.

– Я не собираюсь играть в твои грязные игры, – сказал эльф. – И ни за что не поверю, что целитель просто так нанёс мне печать, без твоего приказа.

Я вообще не видела никакого целителя и уж точно ничего ему не приказывала. О какой печати шла речь?

– Где она? – спросила я, решив, что моим оправданиям он всё равно не поверит.

– Там, где и должна быть, – агрессивно выдохнул мой пленник. – На пояснице.

Это было проблемой, но я должна была хотя бы попытаться с ней справиться.

– Можешь повернуться? – спросила я, уже точно зная, что он сможет. Подтянется на руках и сделает всё, как я попрошу. Вопрос лишь в его желании и, отчасти, в доверии.

Вместо ответа эльф бросил на меня красноречивый взгляд. Звякнули цепи, что удерживали его руки, после чего мужчина, кривясь от боли, повернулся на бок и продемонстрировал мне свой прекрасный упругий тыл. Чуть выше копчика действительно темнела вязь заклятия, нанесённого прямо на кожу, как какое-то клеймо, и сердце подпрыгнуло в груди от осознания, что я в силах его снять.

За то время, что я провела в чужом теле, Пра успела меня кое чему научить. Я не могла снять печать, что делала этого эльфа моим рабом, но вполне могла облегчить его участь, убрав заклятие, сковавшее его ноги.