Один из них, старший, оторвав на секунду глаза от карт, прошёлся по мне быстрым взглядом и опять уткнулся в карты. Затем тут же вскинул голову, снова уперевшись в мое лицо, и, раскрыв рот, выпучил глаза.

– А че здесь делает пацан? – наконец, вырвалось у него удивлено.

Рой же, сидя с прикрытыми глаза, еле проговорил:

– Какой пацан, Санчос?

Мужчина несколько раз моргнул и тут же схватился рукой за нож, торчащий из его груди, который ровно секунду назад я метнул в него с поразительной точностью. Удивлено, переводя взгляд с меня на рукоятку погружённого в его плоть лезвия, попытался обхватить ее рукой, которая уже совсем не слушалась мужчину, он захрипел и замолчал, тонкая струйка крови потекла из уголка его губ.

Молодой парень соскочил со своего места опрокинув стул:

– Черт, Санчос, он тебя убил! – закричал он и начал лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках пистолета.

Я бросился на него, старясь не потерять ни секунды драгоценного времени. Уже сжимая руками его горло, с каким-то диким восторгом я понял, что победа за мной. Даже наблюдая за тем, как в его глазах гаснет жизнь, я не почувствовал никакого сожаления.

Натянув на себя камуфляжную форму, снятую с более молодого охранника, я наклонился и поднял кепку, затем надвинул ее пониже на глаза. Так мое лицо не будет заметно, удовлетворенно подумал про себя.

Повернувшись, наткнулся взглядом на хрупкую фигурку Эйлин: она стояла на самом входе в помещение, крепко сжимая в руках все тот же свой небольшой рюкзачок. По ее спокойному, даже я бы сказал, отрешенному лицу, я понял, что этому ребёнку не впервые видеть зрелища, которые совсем не предусмотрены для детских глаз. Она прошла мимо двух трупов так, как будто это сидят не только что убитые люди, а всего лишь тряпичные куклы.

– Эйлин, не смотри! – сказал я девочке, засовывая в куртку один пистолет, а другой сжимая в руке.

– Я не боюсь, – спокойно ответила Эйлин. – Мама говорит, не стоит бояться мёртвых, нужно бояться живых.

Я в который раз подумал о том, что не в той среде находится ребёнок. Она должна жить в семье, наполненной любовью, радостью и беззаботностью, а не расти среди бывших зеков, наркотиков и насилия.

– Что теперь? «Что мы будем делать дальше?» —спросила она.

Ее это бесхитростное «мы» заставило меня встряхнуться, почувствовать себя главным и сильным. Я сейчас несу ответственность не только за себя, но и за этого ребёнка, который вытащил меня из плена.

– Во дворе охрана, – как будто издалека услышал я голос.

Подойдя к окну, выглянул, отодвинув плотную штору. Два охранника как раз открыли ворота, и большая грузовая машина заезжала во двор, третий же, мужчина с автоматом, махал водителю рукой, показывая ему, что машина проходит. Я повернулся к Эйлин:

– Мы не можем здесь долго оставаться, кто-нибудь войдёт и увидит их, – кивнул я в сторону убитых мной людей.

Тут же повернулся на громкий вскрик: на пороге стояла женщина на вид лет двадцати шести. Высокая, стройная, с красивыми длинными светлыми волосами и печальными голубыми глазами, она очень напоминала Эйлин, и при этом была совершенно другой. Она испуганно замерла, прижимая руку к груди, где, несомненно, быстро билось сердце. Она переводила взгляд с меня на Эйлин, которая стояла так близко ко мне.

– Не бойтесь, – наконец я решил подать голос. – Я не желаю никому зла.

Женщина при этом резко бросила взгляд на два трупа, распростертых на стульях.

– Вам и вашей дочке ничего не грозит! – поднял я руки вверх, как бы успокаивая ее. При этом чертыхнулся, вспомнив, что в одной руке держу оружие.

Тут уже Эйлин вышла вперёд и сказала быстро и сбивчиво: