Но никаких попыток нападения не последовало. Выпрямившись, я открыл бардачок и, удостоверившись, что ничто там не тронуто, извлек свой «макаров», заменив его на дамский пистолетик, ненаглядный сотовый телефон, а также купленный накануне диктофон.

Вставил кассету и пристроил аппарат на поясе брюк так, чтобы поудобнее было нажать на кнопку «запись», когда понадобится. Во мне все еще боролись различные мнения, но чувство долга подавило все. Пригнувшись, я вылез из машины, закрыл дверцу и, не мешкая, направился по следам марширующей колонны преступников.

Прошло ведь минут шесть-семь, а за это время можно уйти куда угодно.

Логика, а также чутье на опасность, которое развито у всякого человека, часто имеющего с нею дело, подсказало мне, что приключений на свою голову нужно искать в темной громаде городского парка, охраняемого только в светлую часть суток, да и то не милицией, а скорее уж доблестными ветеринарами, следящими за драгоценным здоровьем отпущенных на выгул лебедей.

До входной арки, черного входа, ведущего в парк, и сейчас, разумеется, закрытого, я добрался благополучно и беззвучно, никем, кажется, не замеченный.

Если они вошли сюда, то как же они это сделали?

Поискав возможный вход, я практически сразу же обнаружил, что два железных прута в ограде в десяти метрах слева от входа широко раздвинуты чьей-то богатырской рукой; между ними не составляло труда протиснуться и более дородному человеку, чем я. Очевидно, этим ходом пользовались часто – судя по протоптанной тропинке.

Я внимательно огляделся, прислушался и, не заметив ничего подозрительного, пролез за ограду.

Это была самая дальняя часть парка, что находилась вдали от прогулочных сквериков, она скорее напоминала дремучий темный лес, куда нежданно-негаданно затесались несколько скособоченных, покрашенных в серый цвет одноэтажных строений, – склад, домик лесника, еще что-то…

Колонны беглых проституток нигде не было видно и даже слышно.

На всякий случай я пробежался по когда-то аккуратной асфальтированной дорожке, выискивая незаметные с первого взгляда тропинки. Не найдя ничего похожего, я вздохнул и направился вперед по дорожке.

От этого прямого пути, как оказалось, через некоторое время отступала тропинка.

Что-то подсказало мне, что идти нужно именно по ней. В этот момент раздалось придушенное мужское: «Держите, суку!» и вслед за тем сухой хлопок пистолетного выстрела через глушитель.

Рванувшись в сторону, я пропустил появившийся из-за поворота вихрь, бывший, кажется, проституткой Ирой, на всех парах мчащейся вперед, не разбирая дороги, схватил свой «макаров» на изготовку, шагнул навстречу выворачивающему из-за угла верзиле из тех, пришедших к моей машине, и выстрелил в упор, не успев как следует подумать.

Грудь его расцвела чернеющим в ночи цветком, грохот моего необремененного глушителем выстрела прокатился по всему парку, я снова отступил в колючие высокие кусты осенней смородины, скрывавшие меня с головой, услышал женский крик, звук удара, и, понимая, что сейчас все кончится, и мне некого, кроме сбежавшей Ирины, будет искать для очаровательной Мадам Наташи, бросился вперед, заслоняясь левой рукой от бьющих по лицу ветвей. Выскочив на истоптанную небольшую поляну с покосившейся деревянной беседкой, я инстинктивно прыгнул влево, обернулся, не опуская пистолета, и увидел стремительно разворачивающегося низенького, в руках которого блеснул черный пистолет, а в глазах – недоумение и страх; он вскинул оружие, а я выстрелил, как на стрельбище.

Он начал валиться с жутким перекошенным лицом, прямо на сгрудившихся девиц – Катечку, Марину и Машу, на которых брызнули кровь и мозги из простреленной головы мужика.