В своих снах я вижу поле боя, залитое кровью и усеянное искорёженными телами. Вижу трупоедов, в чьих глазах пылает неутолимая жажда разрушения. Слышу крики боли и ужаса соратников, от которых волосы встают дыбом.

Самое же страшное – это осознание, что всё это мне знакомо. Что я уже был здесь раньше, среди этого кошмара наяву. И какая-то часть меня до сих пор блуждает в этой преисподней, не в силах выбраться.

Я мечусь по липким от пота простыням, силясь вырваться из цепкого кокона ужаса. Но сны держат крепко, утягивая всё глубже в зыбкую трясину подсознания.

Вот передо мной мелькает чьё-то лицо – смутно знакомое, искажённое мукой. Губы шевелятся, силясь произнести нечто важное, но я не слышу ни звука. Лишь раздирающая сердце мольба во взгляде, обращённом в пустоту.

А вот я стою над телом поверженного врага, и горячая кровь струится по моим рукам. Только вместо торжества победы я ощущаю мертвенный холод и всепоглощающую пустоту.

Чьи-то голоса шепчут в темноте обрывки фраз на грани слышимости. Обвинения? Предостережения? Мольбы о помощи?

Я просыпаюсь в холодном поту, судорожно хватая ртом воздух. Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот проломит грудную клетку. Лихорадочно озираюсь по сторонам, силясь отделить явь от очередного кошмара.

Постепенно осознание реальности возвращается. Вот очертания лазарета, слабо освещённого предрассветными сумерками. Тихое дыхание других раненых офицеров за стеной. Специфический запах целебных снадобий. Я здесь. Я жив. Легче от этого не становится. Стоит вновь погрузиться в сон, и кошмары вернутся.

Кто-то, должно быть, услышал мои стоны, у постели возникает обеспокоенное лицо целительницы. Она проверяет повязки, осторожно касается моего лба прохладной ладонью. Что-то спрашивает, кажется, о самочувствии.

Я лишь мотаю головой, пытаясь изобразить слабую улыбку. Не стоит пугать бедную девушку своими терзаниями. В конце концов, это мой бой, и его придётся выдержать в одиночку.

Лекарка уходит, а я безвольно откидываюсь на подушку. В висках пульсирует глухая боль: то ли отголосок пережитого недавно, то ли предвестие грядущих испытаний. Тяжело вздыхаю и закрываю глаза. Здесь и сейчас я бессилен что-либо изменить. Остаётся лишь попытаться урвать ещё час-другой беспокойного сна и надеяться, что утро принесёт хоть какую-то ясность.

На следующий день, после очередного сеанса бесплодных попыток восстановить память, когда боль в висках становится почти нестерпимой, дверь в мои покои тихо открывается. На пороге стоят Текору, Райдо и Изаар – лица друзей выражают искреннюю тревогу и сочувствие.

– Как ты? – спрашивает Текору, подходя ближе. – Лекари говорят, ты почти не ешь и плохо спишь. В чём дело?

Я пытаюсь изобразить беззаботную улыбку, но, судя по реакции друзей, выходит не очень убедительно.

– Голова раскалывается, – признаюсь я. – Воспоминания путаются. Чем сильнее стараюсь их ухватить, тем больше они ускользают.

Смуглокожий Изаар хлопает меня по плечу.

– Не перенапрягайся так, – говорит он. – После такой заварухи немудрено, что мозги набекрень.

– Не пытайся разгрести всё в одиночку, – добавляет Райдо. – Мы же братья по оружию, забыл?

Их слова действуют на меня успокаивающе. Впервые за долгое время я чувствую, что не один. Что у меня есть надёжные товарищи, готовые поддержать.

– Спасибо, – вздыхаю я. – Не знаю, что бы без вас делал.

– Давай без соплей, – ворчливо обрывает меня Умник.

Мы общаемся больше часа, и когда они уже собираются уходить, я откидываюсь на подушки, чувствуя опустошённость. Разговор не принёс озарения, не вернул утраченные фрагменты, но, по крайней мере, я больше не ощущаю себя потерянным в лабиринте собственного разума.