– Не, ну ты чего, Макс? – возмутился Руслан, – В зеркало посмотри.

– Ты достал, Руслик, – отмахнулся он снова, – Ну что тебе неймется с утра пораньше? – но к зеркалу все же подошел – к тому, которое висело в комнате.

То, что оказалось незамеченным в душевой при приглушенном свете люминесцентной лампы, было мертвенной бледностью. Необычной. Максиму показалось, что он чуть-чуть даже похудел за ночь, и это отразилось в чертах лица. Они заметно заострились.

– Ну? И что тебя не устраивает? – не стал сдаваться. Но прозвучало это с заметной неуверенностью в голосе.

– Да все. У тебя только что было такое выражение…

– Да ну? – перебил он, почувствовав, что начинает злиться, – Я даже могу сказать какое: будто я обгадился? Смени уже пластинку.

– Да нет, Макс. Я другое хотел сказать, – Руслан как-то неестественно засмеялся, отреагировав на всплеск его чувств, – У тебя такая видуха… только сложенных на груди рук не хватает.

– О-очень смешно, – Максим вдруг почувствовал, как в яремной впадине начинает сгущаться обида. Почувствовал его состояние и Руслан.

– Макс, – словно оправдываясь, начал он, – Я же шучу. Если тебе плохо, так ты скажи. Опять хренотень какая-то привиделась?

– Похоже на то… – Максима вдруг отпустило, он вдруг понял, откуда растут ноги его нынешней обиды. Вспомнил, насколько был бестактным – лез не в свое дело, критикуя девушку друга. И сейчас слова Руслана его подсознание интерпретировало как месть, – Ладно, Руслик… ты тоже хорош – лезешь в душу.

– Ну, извини, Макс. Захочешь поделиться, я…

14.

– Доченька, ты уже проснулась? – мама заглянула в комнату, видимо инстинктивно уловив какие-то изменения в состоянии Насти, почувствовав, что та уже не спит, – Что тебе сделать на завтрак? Кофе или какао? Или чай, может быть?

Настя машинально задумалась, хотя завтракать еще не собиралась, хотела сначала привести себя в порядок. И даже, наверно, принять ванну. Не душ, как в будние дни. Полежать, понежиться. Продлить пассивное удовольствие от воскресной утренней бездеятельности.

– Спасибо, мамочка, я пока ничего не хочу. Я потом, после ванны, – она отбросила край одеяла, и с наслаждением стала потягиваться, прислушиваясь к тому, чего хотели мышцы.

Подготовив ванну, открыла и отрегулировала воду. Пошла в свою комнату. Собрала постель. Сложила диван. Все это время она разговаривала с матерью. В основном отвечала на вопросы. Что-то спрашивала и сама. Так – ничего особенного: обычные разговоры матери с взрослым ребенком. Наконец, сбросив халатик, влезла в довольно горячую воду. Аж дух захватило. Тепло активно стало проникать в клетки кожи, и дальше, в мышцы, приятно расслабляя их, делая более эластичными. Настя чувствовала, как активизируются все силы организма. Как сильнее становится сердце, качающее кровь. Подумала, что сейчас каждая клеточка живет в ее теле своей неповторимой жизнью – берет то, что ей приносит кровь, и отдает ненужное. Она даже попыталась представить длинный и трудный путь, которым кровь, принимая и отдавая, умирая и возрождаясь, пульсирует по сосудам, циклически возвращаясь в исходную точку, чтобы вновь и вновь выполнять свою трудную и благородную работу.

– Настюша, ты сегодня ничего не планировала на вечер? – мама неожиданно появилась за распахнувшейся дверью.

– Мама! – Настя встрепенулась, – Ты же меня заикой сделаешь.

– Ой… прости, моя дорогая! – на лице матери проступила нежность, – Доченька, ты у меня такая красавица.

Настя хотела – первое, что пришло в голову – сделать матери замечание, за то, что та без стука врывается в ванную. Но, увидев умиленное лицо, посчитала грехом прерывать материнское счастье. Она тонко чувствовала окружающих, и старалась по возможности не делать им плохо, даже тогда, когда ее интересы при этом страдали.