"Спаси Аллах, до чего же ты, женщина, себя довела! – мысленно воскликнул Сархат, – выбросить дитя, так не ценить счастье, что дал тебе твой бог! Вот ведь дикие люди!.."

Вслух же он только крикнул: "Рузи, иди за мной!" – чуть прикрыл малыша сорванной с плеч жилеткой и быстро покатил тележку к своему подвалу. Рузи всегда беспрекословно слушалась мужа и сейчас, даже опередив его, уже мчалась открывать дверь. Сархат почти бегом влетел со своей ношей и бережно уложил младенца на постель, отмахнул жилетку. Рузи беззвучно охнула, подняла глаза на мужа. Они всегда понимали друг друга без слов, и сейчас обменялись лишь самыми необходимыми:

– Да, это она его выбросила, до того, как свалиться…

– Его никто не будет искать, у этой несчастной даже родни нет, я знаю…

– Сейчас нам с тобой ничего не остается, как ехать домой…

– Конечно, родной, ведь теперь ты отец уже троих!

Сархат помчался сначала в магазин, а потом в контору, устраивать увольнение и отъезд. Рузи нежно склонилась над малышом, принялась освобождать его от мокрых тряпок, обтирать, лаская и воркуя на своем языке. Младенец сучил ножонками, взмахивал ручками, оглядывал и ее, и все вокруг себя. Он был на удивление спокоен, голубоглаз и светловолос, но в их высокогорном селении все были такими!

Грамотные деды, когда-то учившиеся еще в советской школе, важно говорили, что здесь, на высоте 2000 метров, в складках Памира, осели остатки скифов. Молодежь смеялась: «И что с того, кто вас будет ценить, реликты тысячелетней миграции?» Империя распалась, как и все предыдущие, каждый человек должен был отныне думать о себе сам. Впрочем, здесь и всегда было так, перемены внешнего мира почти не касались горцев. В селении детей любили и ценили, откуда здесь возьмутся пришлые? – Только своими и держалось племя. И этот маленький подкидыш будет желанным и любимым. Так все совпало, так распорядилась судьба.

Сархат вернулся поздно вечером. Ему удалось договориться с начальницей ЖКХ о досрочном увольнении: сослался на недомогание жены. Галина Петровна только позавидовала, как же эти таджики преданы семье! Обещала завтра рассчитать; на замену у нее всегда была очередь таких же искателей счастья и денег из азиатского подбрюшья державы. Она этих безотказных работников по-бабьи жалела и в расчетах обирала совсем помалу. Пусть едут домой, к своим саклям!

Во дворе Сархат прислушался и к бабушкиным пересудам. Верку увезли в морг, следствие быстро завершилось. Помогли свидетели со смартфонами, ясно было, что налицо смерть по неосторожности, если не суицид. Про младенца вообще никто не вспоминал, как его и не было.

В квартире, которую вскрыли по наводке соседей, никого не было. Хозяин где-то болтался по тусовкам, приблудившаяся девчонка-провинциалка даже не была у него прописана. Его ничуть не волновало, что она после их бурных и нелепых отношений родила, подумаешь, ее проблемы! Всё это шепотом излагала подругам баба Шура, следователям она об этом ни звука не обронила. С ними только свяжись! Спроси-ка теперь с этой мертвой, куда она дите дела? – Небось, не расколется… Фу ты, раскололась уже, земля ей пухом…

Двор решил собрать Верке на похороны, кто сколько сможет. Где родню-то искать, девчонка ни с кем не делилась, откуда она явилась в столицу, в какой деревеньке мать по ней убивается.

На следующий день Сархат опять носился по Москве, узнал, в каком районе намечается депортация таджиков, отловленных за работу без лицензии. Договорился со старейшиной, что они внедрятся в их ряды и отбудут восвояси. Сумел и деньги на родину отправить проверенным путем, не подвергать же себя риску быть обобранным таможенниками. Вечером за сборами, совершенно счастливые, они то и дело кидались к вновь обретенному сынишке. Рузи приговаривала: «Файзуллох, скоро будем дома, детка моя, кровиночка…» Сархат расплывался в улыбке.