Такие озарения случаются редко и остаются в тебе надолго, если не навсегда… Годы и расстояния уводят тебя в дальние дали, но: «память сердца! Ты сильней рассудка памяти печальной, / И часто сладостью твоей / Меня в стране пленяешь дальной»…

Расскажу еще об одном озарении…

Снова ему имя – Татьяна! Да, когда за роялем сидела Татьяна Демченко, на сцене извергался вулкан! Это, конечно, не означает, что игра пианистки была напрочь лишена нюансов, нет, она владела всей звуковой палитрой, и как владела! Но она шла на сцену уже «на взводе», как Майя Плисецкая – на свою корриду! Еще не слыша ее, ты ясно осознавал: что-то будет! И была – Музыка! Никогда бы не пришла в голову мысль сказать, что она работает… Являлось непременное ощущение творчества! Ее мастерство рождалось на сцене из восторга перед предстоящим… Непросто бывало солисту пережить такое извержение эмоций за роялем, но если он вставал вровень, происходило то, чего ради Артист выходит на подмостки: приношение Музыке!

Не мудрено, если читающий эти строки скажет, что я напридумывала, все ведь гораздо проще… Знаю, так говорят… Но это неправда. Всему есть другое измерение, чуть другое, чем в повседневной, рутинной, будничной жизни, когда мы видим друг друга в предлагаемых обстоятельствах – очень, очень, очень близко. Но… «Большое видится на расстоянии» … Так случилось, что пролегло оно и между нами…

Коллеги и не подозревают, каким слушателем была я в наших совместных концертах! В программах жанра литературно-музыкальных композиций я никогда не уходила со сцены, объединяя все звучащее не только своими текстами, но и присутствием на сцене, в ее интерьере, и слушанием всех исполняемых произведений и всех выступающих исполнителей. Так создавалось ощущение целостности происходящего, присутствия в гостиной, где собрались приятные друг другу люди, чтобы вместе провести вечер… Когда мое участие ограничивалось вступительным словом с последующим представлением номеров, я только находилась за кулисами, но слух мой был сосредоточен на сцене… И попробуй кто-нибудь в кулисах нарушить тишину, помешать выступающему артисту!.. Это происходило на протяжении всех тридцати с лишним лет и было очень интересно: сравнивать, замечать новые находки исполнителя, рост его мастерства или, случалось, его нездоровье, когда он не в голосе, его усилия… Это была отличная школа. Так что, как афористично заметил еще один наш артист, «я заняла выгодную позицию»: одновременно – выступая и слушая, чаще всего получала удовольствие!

Появление артиста на сцене, его выход к зрителю – это особый миг и для самого артиста, и для слушателя. Электрический разряд, пробегающий сквозь сердце. Лауреат Международного конкурса в Барселоне Любовь Сергеева всегда являла собой праздник! Этакая кустодиевская спелая полнокровная красавица, пышущая радостью и любящая всех на свете! Одно время она справляла себе яркие пышные платья, непременно с какой-нибудь изюминкой, и это очень соответствовало ее облику, становясь тем «чуть-чуть», на котором, как известно, и держится искусство, искусство наряда в том числе. За праздником дарованного природой обаяния следовало мастерство, очень серьезное отношение к тому, чему предстояло случиться на сцене… Она много училась, полный курс Московской консерватории и аспирантура, знаменитые Елена Образцова и Зураб Соткилава в качестве педагогов огранивали ее сопрано. И что я всегда чувствовала в ее рассказах о наставниках, касались ли они уроков вокала в классе или каких-то как бы случайно оброненных мастерами чисто бытовых замечаний, важных в воспитании вокалиста, всегда в этом сквозило уважение благодарной ученицы, всегда улавливалось, что те, кто ее учили, ей очень дороги… Как и те великие, творения которых она как бы продолжала в другом времени, в другой жизни… Я очень любила слушать в ее исполнении Чайковского, Рахманинова, вообще, любила ее камерное пение. Если одним словом сказать о самом ее пении, то это будет слово – «интеллигентное». Прислушиваясь, ты понимаешь, что и голосом, и эмоциями певицы управляет чувство меры: не передать, не выйти за пределы хорошего вкуса, не обнаружить усилий ради аплодисментов. Не всякий вокалист – музыкант, наша героиня – музыкант. Некоторое время она сотрудничала с пианистом Олегом Федориным, и это был, как говорится, высший пилотаж! Они совпадали и по щедрости отпущенного им таланта, и по интеллигентности, и по отношению к искусству, и по чувству ответственности перед замыслом композитора… Некоторые исполнители только подчиняются заданию, которое исходит от худрука, лектора, сами не проявляя инициативы или особого рвения осуществить что-либо в своих программах. Эти же два музыканта интересны кругозором и творческой инициативой. По их замыслу были устроены вечера памяти Святослава Рихтера, Нины Дорлиак, они всегда знали, что хотят. Олег был вхож в дом Рихтеров, их связывали творческие замыслы, он аккомпанировал Нине Львовне, и опять-таки: чувство уважения, благодарности, даже преклонения перед кумирами. Это, когда музыкант и сам уже состоялся, очень трогает, я вспоминаю об их волнениях с благодарностью. Олег выступал и с сольными программами, обнаруживая глубину интерпретаций, не говоря о всех технических достоинствах его игры. У него были очень серьезные гастроли по стране, словом, хороший, глубокий музыкант. Мы выступали совместно в программе «Час души» (Марина Цветаева), где в качестве солиста он был очень убедителен: оказалось, что Олег великолепно понимает поэзию, улавливает все нюансы трудных Марининых стихов и продолжает ее отчаяние, любовь и муку в своем музицировании… Это дорогого стоит… Я вспоминаю наши выступления как особое откровение, исповедь, глубокий вдох судьбы… Люба и Олег никогда ничего не провозглашали, они просто протягивали тебе руку…