Дверь в их жилище выглядела не лучше. Тот, кто это сотворил, даже не особо заботился о том, что разбудит хозяев и окажется пойман на месте. Сквозь ошмётки обивки виднелись глубокие царапины на доске, – словно огромный зверь точил об неё когти. Какая паскуда это сделала?

Вслух Лиса едва утерпела ничего не сказать – хотя губы-то уже сложились для ругательства. Взяла Кирку за рукав и потащила его в квартиру.

– Ага, к лисе Алисе кот Базилио пожаловать соизволили, – подобное Сашкино приветствие следовало считать верхом доброжелательности, ибо спросонья Скворцов обычно бывал далеко не белым и совершенно не пушистым. К тому же, он ещё кофе не пил.

Пока Кот в срочном порядке исправлял это возмутительное упущение и варил напиток богов по одному ему известной методе – а Лиса всегда с некоторой грустью признавала, что ни у кого, даже у ненаглядного Брауна, не получалось такого восхитительного кофе, – так вот, пока Кот колдовал у плиты, девушка в двух словах рассказала брату, что стряслось.

Ошарашенный, он шёпотом послал ситуёвину туда, где, по его мнению, она должна была находиться – то есть, очень далеко. Ситуёвина, понятно, никуда не делась, зато ему уже вручили исходящую умопомрачительным паром амброзию, которая минут на семь примирила Сашку с действительностью. Но конец приходит всему (а кофейку, сваренному Котом, почему-то особенно быстро), истекли и Сашкины драгоценные мгновения покоя. Старший брат с ароматным выдохом сожаления отставил чашку и произнёс:

– Не хочется с государством связываться, а придётся, похоже. Ли, давай сюда Нинель с Брауном, – будем ментов вызывать. И потише в коридоре – Алька кемарит ещё.

Лиса на цыпочках прошла через коридор и совсем уж вознамерилась войти в собственную спальню, как вдруг смутилась отчего-то и изобразила ноготками по двери этакое шествие бравой кавалерии. А может, прогулку на изящном ландо, запряжённом породистой лошадкой? Да кто знает, что там за мыслята у этой Лисы под вечно растрёпанными кучерями…

За дверью послышалась шустрая возня, и Браун чуть громче, чем обычно, отозвался:

– Да?

Олеся не стала ничего объяснять через дверь – а заходить и подавно не пожелала. Просто сказала, чтобы Боря с Нинелью топали на кухню – да полегче, пусть Алька поспит.

Но не прошло и пяти минут, как поднялся такой гвалт, что Александра свет Сергеевна оставила сладкий сон на какое-нибудь волшебное потом и присоединилась к митингу.

– Саня – не надо! Никаких! Ментов! – в четвёртый раз Браун произнес это так, что гомонившие ребята, наконец-то, успокоились. И добавил веско:

– Сами разберемся, есть знакомые.

– Боречка, – плачущая, Нинель становилась ещё пикантнее, – Боречка, прошу тебя, это очень личное дело, никого не надо разбираться. Он немолодой уже человек, у него дома и на работе страшные нелады. И я ещё выпендривалась. У него просто крыша поехала!

Браун пристально глянул Нинели в глаза, и Лисе стало ясно – он это так не оставит. Вздохнув, она посмотрела на Алю, которая в этот момент повернулась и пошла за веником – языками чесать всегда можно до посинения, а бардак вокруг уже откровенно достал. Лиса двинулась вслед за ней – не одной же Шурупче всё это разгребать?

И уже с кухни она услышала, как Сашка звонит в диспетчерскую.

Хорошо в гостях, хорошо… Но лишь в собственных стенах так – надёжно. Когда можно встать ночью, чтобы подкрепиться кусочком сыра или ещё какой нехитрой снедью, и не включать электричество: в своём жилище даже темнота светлее. Родные стены оберегают – не подставят угол, не пихнут незнакомым поворотом. Прищёлкивают да поскрипывают половицы, отзываясь на хозяйские шаги. Даже дверца холодильника, и та пробурчит беззлобно, что тоже, в общем-то, рада тебя видеть.