Три больших французских окна – по сути двери, ибо начинались они от самого пола и были выше человеческого роста – вели прямо в сад. Вдоль стен библиотеки, с пола до потолка, тянулись книжные полки. Посередине стоял большой письменный стол, за которым сидел маркиз и что-то писал. В превосходном сером сюртуке из тонкого сукна и брюках палевого цвета он выглядел чрезвычайно элегантным. Белоснежный галстук был завязан искусными пышными складками, а высокие ботинки, начищенные смесью ваксы с шампанским, ярко блестели в свете солнечных лучей. Удивленно подняв брови, он оторвал взгляд от бумаг, но, увидев на пороге Орелию, медленно встал.

– Могу ли я поговорить с вашим сиятельством? – пролепетала она.

– Ну разумеется! Всегда к вашим услугам, мисс Стэнион! – любезно отвечал ей маркиз, всем своим видом выказывая благодушие. Он подошел к горящему камину и указал ей на высокое, с выгнутой спинкой, кресло, обитое красным бархатом. Она присела на краешек и с некоторым усилием и опасением взглянула на маркиза, а он снова увидел бледно-золотистые волосы, обрамлявшие маленькое личико, и большие глаза, потемневшие от волнения. Нерешительно Орелия спросила:

– Вы, милорд, уже знаете, наверное, что ваш племянник нездоров?

Маркиз нахмурился:

– Мой племянник? Так вы поэтому пожелали увидеться со мной?

– Я была свидетельницей того, как он приехал сюда и ему стало плохо. Он немного поспал, но у него началась лихорадка, и я попросила вашего дворецкого послать за врачом.

– Надо полагать, в этом не было никакой необходимости.

Тон его стал таким резким, что Орелия едва не дрогнула. Маркиз был очень высок и так властно смотрел на нее, что Орелия снова подумала, как при первой встрече с ним, что в его красоте есть нечто, вызывающее тревогу. От него исходила такая уверенность в своей правоте и непреложном превосходстве над всеми прочими, что она ясно поняла, почему Руперт так его боится. Значит, его приезд к дяде в Лондон, несмотря на страх, – героический поступок, и выпил он по дороге для того, чтобы придать себе храбрости, а если учесть, сколько его заставили выпить еще в Оксфорде, то неудивительно, почему он потерял сознание на пороге Райд Хауза. Его приезд сюда – настоящий акт героизма.

Орелия умоляюще сжала руки и еле слышно проговорила:

– Пожалуйста, я хотела бы поговорить с вашим сиятельством, но, может быть, вы тоже сядете? Вы такой огромный, что я теряюсь, мне трудно собраться с мыслями.

Маркиз как-то странно взглянул на нее, а затем неожиданно улыбнулся:

– У меня нет желания пугать вас, мисс Стэнион. Вы считаете, что я из тех, кто наводит на людей страх?

– Да, и очень большой, – откровенно призналась Орелия, – и ваш племянник тоже вас боится, вот почему его приезд из Оксфорда в Лондон, чтобы повидаться с вами, – храбрый поступок с его стороны.

– Повидаться со мной?..

– И рассказать, что он больше не может там оставаться, он совершенно растерян, запуган и питает отвращение к тамошним порядкам. Он нуждается в вашем сочувствии!

Маркиз сел в кресло с другой стороны камина, приняв позу свободную, если не сказать развязную – откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу, – а затем внезапно и очень жестко проговорил:

– Руперт – слабовольный человек и дурак. Он не вправе беспокоить вас такой ерундой.

– Но для него это совсем не ерунда. Он в отчаянии.

– Руперт вернется в Оксфорд сразу же, как только встанет на ноги. Не верится даже, что такой хлюпик может быть моим родственником.

– Но разве если кому-то не под силу справиться со злом в одиночку, это обязательно трусость? В таком случае – самое лучшее просто не иметь со злом ничего общего.