– Найдем. – Пообещал Волобуев. – А пока придется у нас переночевать. Ознакомитесь заодно, как живут наши подопечные. Вам должно быть близко. Вы ведь репортер криминальной хроники?

– Да. – Упавшим голосом подтвердил Картошкин. – А если под подписку? Я же… прямо тут… прямо сейчас…

– Категорически исключается. Сами понимаете, почему. Чтобы не оказать влияние на ход расследования. Вот если добровольное признание… в неумышленном… поспорили о смысле жизни… тогда… и то…

– Не убивал. И никакого отношения не имею.

– Положим, имеете. Сами признали. Но ничего. Посидите, познакомитесь с людьми, может, материал какой соберете. А то в древнюю историю ударились. Византия… Константинополь… Военных тем и у нас хватает. А уж любовных… В лагере сами убедитесь. Может, и вас полюбят…

– Я категорически протестую…

– Ладно, ладно. Еще не один разговор будет. Тогда и напротестуетесь. И адвоката пригласите. А пока зачем? Может, и так выйдет по вашему. Мы ведь не за статистикой гонимся (хоть и за ней, конечно), нам нужно преступника обнаружить и изловить. Чтобы понес неотвратимое наказание… Протокол подпишите… С ваших слов записано. Виновным себя не признает. Сейчас я дежурного вызову, он вас определит на место.

И Картошкина увели.

Но и это еще не все. Валабуев потер подбородок (была у него такая привычка для размышлений), достал телефонную книжку и набрал номер. – Слушай, Иван Силыч, – чувствовались, знакомы эти люди давно и дружески, – мне нужно таджика одного у тебя пристроить. Дворником, а то кем же. Хороший парень, глазастый. А мне дай русского. Условия мы создадим. Им что, не все равно, где тротуар мести. Только срочно. Сегодня на сегодня.

– Ловко это вы, Сергей Сидорович. – Напомнил о себе Шварц.

– Не хочет милицию уважать, значит, будем учить…

На следующий день следы добродушия с лица Балабуева бесследно испарились, как последние капли дождя с разогретого солнцем камня. И смотрел следователь на Картошкина по настоящему строго. Не скрывая. В углу невеселого кабинета, чтобы не мешать разговору, заложив ногу за ногу, сидел Шварц.

Но Балабуеву помешать никто не мог. Не тот это был человек. – Что же вы, гражданин Картошкин, вводите следствие в заблуждение. Говорили о каком-то Рустаме. Дворнике. Который якобы вызвал вас из дома.

– И сейчас могу повторить. – С вызовом отвечал одуревший от бессонной ночи Картошкин.

– Ясно, можете. Только нет никакого Рустама. Таджиков много, но живут они по другим адресам. В горах и оазисах. А по известному адресу никакого таджика Рустама нет.

– Да как же. Да я же сам… – Протестовал Картошкин.

– Вот официальная справка из жилуправы. Участок, где нашли тело Кульбитина, обслуживает Силаев Николай Иванович. Никакой он не таджик. У него даже тюбетейки нет. Русский. Мы его, конечно, вызовем и показания возьмем, вас он, нужно полагать, не знает. А теперь вопрос: как и с какой целью вы оказались на месте убийства гражданина Кульбитина? Советую говорить правду. Вам зачтется. А не рассказывать нам про какую-то собачку.

– Причем здесь собачка. – Вскричал в отчаянии Картошкин, ощущая, как земля уходит из-под ног.

– Вот и я говорю. Причем здесь собачка. Вы правду собираетесь говорить? Или нет? Последний шанс у вас – чистосердечное признание. Сразу легче станет.

Все это время Балабуев кружил вокруг несчастного Картошкина, заходя то сбоку, то со спины, и даже наклонялся, вкладывая слова прямо в ухо.

– Послушайте, я правду говорю. Вызвал меня дворник Рустам…

– Про дворника я уже слышал…

– И еще раз повторю…

– Только не мне, а присяжным. И про Рустама, и про собачку… А прокурор изложит факты. Что оказались вы на месте преступления как раз во время убийства по непонятной для любого нормального человека причине. Кроме того, вы еще и на поминках Кульбитина отметились. А это как? Это и на Сицилии не видано, чтобы киллеры на поминки своих жертв являлись… Может ты слышал, Леонид Германович?