Моё дыхание, моё теплоО. Э. Мандельштам
О, если бы слова мои могли
В сердца людей ложиться тяжело,
Менять свеченье звёзд и путь Земли,
И запотело б Вечности стекло!
Нет, я – дитя с игрушечным мечом,
Срубающим травинки на лугу.
Мой детский гнев растеньям нипочём,
Остановить их рост я не могу.
Так невелик ответственности груз,
И вдруг, застыв неосторожным богом,
Над бабочкой в отчаяньи склонюсь —
Над бабочкой, убитой ненароком.
Жёлудь
Гортань курлычет нам, как журавли,
И проливает смысл своих наречий,
И стих бурлит от замысла вдали,
Вдали от ясных слов и внятной речи.
А мы лишь думаем, что знаем наперёд
О том, что, в полутьме блуждая робко,
Туманным утром мимо нас несёт
Прохожий в черепной своей коробке.
И мы в него не верим, нет и нет!
Что у него там, бред ли, мыслей молодь?
А он хранит внутри себя сонет
Простой и совершенный, словно жёлудь.
Тайное желание
А всё-таки хочется славы, хотя б и посмертной,
Не юных поклонниц, не пыли библиотек, —
Название улицы, школьный учебник инертный,
И памятник весь в голубином помёте. Навек.
Да, я понимаю, что глупо, напрасно, без шансов,
Ничем я не лучше таких же, как я, бедолаг,
Эстрадная песня и пара-другая романсов,
В музее пылится мой порванный старый башмак.
Всё это – не то. Я совсем не об этом мечтаю,
Но хочется знать, что когда вдруг навалится грусть,
Найдется хоть кто-то и тихо стихи прочитает
Себе в утешенье, хоть парочку строк наизусть.
Моя муза
Моя муза мечтает о тропиках,
О седом Сингапуре поёт,
Она носит короткие топики,
Открывая красивый живот.
Капитаны, туманы и кортики
Колокольцами в мыслях звенят.
Она носит короткие шортики,
Круглой девичьей попкой дразня.
И разбойными, дикими шутками
Донимает соседских ребят,
И гордится чуть видными грудками,
Перед зеркалом гладя себя.
Вертихвостка, нахальная прожига,
Любит сладости и чудеса.
Шевелюра оранжевым ёжиком,
А в глазах разлились небеса.
От проказницы до распутницы,
И слогов тут не сосчитать,
Вот такая досталась мне спутница —
В облаках повитать.
Бездарный поэт
Крошатся зубы, выпадают пломбы,
Тоска не умещается в строфу,
И книг неразорвавшиеся бомбы
Пылятся в чемодане на шкафу.
И всё в них пресно, вяло, небогато,
Глагольной рифмой автора несёт.
Холодный взгляд несчастного собрата —
Кривой усмешкой перекошен рот.
И скоро самого уложат в ящик,
Напрасно израсходован весь пыл.
Но вдохновенье было настоящим,
Восторг прозренья настоящим был!
И тишина сиянием лучилась,
И душу наполняло торжество.
А то, что передать не получилось,
Для Вечности не значит ничего.
Тетрадь
В царапинах, на пожелтевшей плёнке
Из кинохроники военных лет
Среди развалов камня и щебёнки —
Дивана покорежённый скелет.
В обломках развалившегося дома,
В том городе, где некому страдать,
Трепещет на ветру под грудой лома
Не слишком обгоревшая тетрадь.
Там, на страницах, полные предчувствий,
Надежд и смехотворной чепухи,
Наполненные затаённой грустью —
Написанные от руки стихи.
Листки переворачивает ветер —
Лохматый добродушный идиот…
Хотя теперь на вымершей планете
Никто уже ни слова не прочтёт.
Корорп
И Он мне грудь пронзил мечомИ сердце трепетное вынул.А. С. Пушкин
Нет, грудь никто мне не пронзал,
Никто мне не давал гарантий,
Огнём на небе не писал,
Не отражался в бриллианте.
Вот эта грязь – и есть мой трон,
Когда, красивый и румяный,
Через меня проходит Он,
А я в грязи валяюсь пьяный.
Ничтожеством на дно упав,
Уже обугленный гореньем,
Я принимаю вдохновенье
Из ангельских мохнатых лап.
Моим стихам
Моим стихам, как драгоценным винам,Наступит свой черёд.М. Цветаева
Но верила ли ты, когда писала,
Что так и будет, что черёд придёт?
А лампочка горела вполнакала,
И вытекала жизнь – за годом год.
И всё вокруг – предлог, нежданный повод