Рассуждение соблазнительное, но принять его нельзя. Оно служит запутыванию клубка, а не попытке его распутать. Истина и ложь не близнецы, и никому не удавалось быть мраком и светом зараз. В каждом конкретном жизненном положении кто-то светил, а кто-то гасил свет. И хуже: кто-то был злодеем, а кто-то жертвой.
Здесь две неправды. Во-первых, такая беда, перед которой мы не устояли и от которой не спасли страну, была. Им ей – сталинщина. Это раз. Что же касается вин, которые теперь будто бы кто-то, где-то, кому-то предъявляет, то хотелось бы знать: кто, где и кому? О винах, предъявляемых сегодня нашему вчера, что-то не слыхать… Приняли, подхватили:
(Лидия Чуковская. Том второй.
М. 2001. Стр. 511–518)
Это открытое письмо Лидии Корнеевны было в том же духе, что другие ее открытые письма: все они били в одну болевую точку. Но это выпадало из общего ряда.
Решив высказать автору этого глубоко ее задевшего стихотворения всё, что она о нем думает, Лидия Корнеевна сперва не собиралась делать это свое письмо открытым.
Поначалу она даже сомневалась: стоит ли писать? И уже написав, колебалась: стоит ли посылать его автору? И надо ли делать его достоянием гласности, пускать в Самиздат?
Тогда обо всех этих ее сомнениях и колебаниях я не знал. Узнал только сейчас, заглянув в странички её дневника. (С ними меня ознакомила Елена Цезаревна Чуковская – дочь Лидии Корнеевны и хранительница ее архива):
3/XI 67
В Новом Мире № 9 стихи Алигер. О том, что счет “оплачен и оплакан”. Руки чешутся написать ей – или в Новый Мир – письмо… Оплачен! А Лесючевский до сих пор заведует изд-ством, а Эльсберг не исключен из Союза… А Нюренб. процесса не было… Оплачен! Оплакан? Да, океаном слез… Но где же могилы мучеников? Памятники? Розы? Поминальные дни?
1/XII 67
1) Писала письмо к Алигер. Когда пишу – не редактирую, не саморедактируюсь, а пишу – сутки превращаются в хаос, в тяжелую болезнь. Усмирить мозг невозможно, все знаю наизусть и в кровати продолжаю в уме править и писать.
Два дня назад Саша отвез и вручил это письмо Марг. Иос. Другие экземпляры готовы, но я решила ждать еще дня 3, никому не показывая, чтобы дать ей возможность как-то поступить: позвонить мне, написать или еще что-нибудь через кого-нибудь. Пока – ни звука.
Этого своего письма я боюсь. Оно гораздо страшнее, чем Шолохову, п. ч. гораздо более по существу. Мне не хочется, чтоб оно широко распространялось, чтоб оно попало за границу. Быть ошельмованной на весь мир – этого Алигер не заслужила. Она, конечно, казенная душа, но не злодейка, не Книпович, не Кедрина. Это – размежевание внутри “либерального лагеря”. Оно нужно – но м. б. не столь звонко.
4/XII 67
Никакого ответа от Алигер нет. Друзья велят ждать. Жду.
Кончила 2-е письмо к Алигер, советуюсь, не уверена… И писать ли ей кроме всего лично? Я написала – но посылать ли?
14 декабря 67
1) 8-го я получила от нее письмо. Там множество всякого мелкого и гадкого, личного, бабьего, всякие низкие выпады против меня “А Вы не праведник, Л. К.!” и насмешки над тем, что письмо мое написано на машинке – но, кроме того, утверждение, что под словом “счет” и “Счет оплачен” она вовсе не подразумевала того, что я в них увидела.
2) Оно служит размежеванию, а сейчас, говорят мне все, нужна, наоборот, консолидация…