– Сегодня привезли три корзины, – пролепетал поражённый хозяин и стал быстро вытирать руки о фартук.

– Сколько вы за них хотите? – спросил капитан, он опять обернулся к Дэниз и посмотрел на неё – ветер играл подолом её юбки и шевелил скатерть на их столе.

Потрясённый хозяин, глаза которого, впрочем, тут же жадно загорелись, назвал цену. Капитан достал монеты и, положив их на стойку, сказал:

– И ещё… Велите отнести омаров к морю… Хоть вот к тем камням.

– Но, сэр… Зачем? – выговорил хозяин, казалось, что его удивлению не было предела.

– Я их хочу выпустить, – ответил капитан.

– Но, сэр, – пролепетал хозяин. – Они могут не отживеть в воде.

– Не важно, – сказал капитан и добавил. – Выполняйте!

И капитан вернулся к Дэниз за стол.

Хозяин заворожённо следил за ним. У стола этот моряк, по виду – настоящий капитан, что-то сказал своей даме, и та удивлённо посмотрела на него. Капитан взял руку дамы, поднёс к своим губам, а потом решительно повёл за собой к прибою. Возле камней они остановились и, не разжимая рук и касаясь одеждой друг друга, стали смотреть на море. Тут хозяин крикнул слугу, а когда тот подошёл, послал его в сторону камней. Слуга с вытянутым лицом потащил корзину с омарами к морю, поставил на гальку и тут же со всех ног побежал за второй.

Капитан и Дэниз стали бросать омаров в волны. Омары были большие, чуть меньше фута, они шевелились, ползая в корзине друг по другу, топорщились клешнями, норовили ущипнуть. Попав в воду, они, замерев и покачиваясь несколько мгновений на волне бледно-рыжим тельцем, всё же шли на дно и терялись там, в темноте и мути. Выкинув почти всех омаров из первой корзины, Дэниз отошла и, отвернувшись, стала смотреть в воду у камней. Капитан быстро глянул на неё, поддёрнул манжеты и, подняв вдруг корзину, высыпал оставшихся омаров в воду. Отбросив пустую корзину в сторону, он высыпал в море вторую, потом, чуть подальше, третью.

Они пошли назад за свой стол.

– Почему ты плакала? – спросил капитан у Дэниз.

– Ты сердишься на меня? – спросила она у него.

– Нет, скажи, почему ты плакала? – не отставал он неё капитан.

– Не сердись, – сказала, наконец, она. – Я плакала, потому что думала о тебе.

Капитан ничего не ответил. Он помог Дэниз сесть и посмотрел на слугу, который уже шёл к ним с подносом.

Обед прошёл тихо, ели они мало, они только с всё возрастающей нежностью глядели друг на друга так, что видавший виды слуга, подходивший к ним с новой переменой блюд, не смел сказать лишнего слова. Когда капитан подошёл к хозяину, чтобы расплатиться, тот, кряхтя и ёжась от какой-то внезапно, непонятно откуда возникшей деликатности, пробормотал, пряча глаза:

– В таверне, наверху, есть комната для гостей… Она сейчас пуста.

И положил на стойку ключ.

Капитан замер и потрясённо глянул на Дэниз. Та взяла ключ со стойки и сказала ему тихо:

– Пойдём.

Возвращались капитан и Дэниз поздно. В карете Дэниз всё время плакала, твердила капитану, что любит его и всегда любила, с самого первого дня, и что-то объясняла ему про своего мужа, а он, уже мечтая о новом свидании, всё целовал и целовал её мокрое лицо и умолял успокоиться. А по дороге к себе, после того, как он отвёз Дэниз в гостиницу, капитан с горечью думал, как беззащитно сейчас висел на шее Дэниз серебряный образок, тот незатейливый образок с девой Марией, который он много лет назад так нелепо купил в Гаване вместе с мантильей, а потом отдал ей, как никчёмную безделицу.

Ночью капитану приснился сон.

Он подсадил Дэниз в карету, помог сесть и укрыл ей ноги, и уже хотел садиться сам, как кучер вдруг щёлкнул кнутом, и карета медленно тронулась. Капитан молча пошёл рядом с каретой в надежде, что кучер заметит его и остановится, но кучер не оборачивался, карета всё катилась, и капитан, держась за ручку уже закрытой дверцы кареты, пошёл быстрее, но по-прежнему молча и недоумённо улыбаясь, а скорость всё нарастала, и скоро он уже бежал, вглядываясь тихо, со щемящей надеждой в глухое и тёмное оконце кареты, потом споткнулся, почти упал и выпустил ручку, и остановился, и всё смотрел вслед удаляющейся карете, а она всё катилась и катилась так же быстро и так же беззвучно, и скоро совсем пропала из глаз, как капитан с горечью подумал – навсегда…