Осенью 1991 года Линда занималась со старшими детьми по учебнику для домашнего обучения «Самобытная культура Америки». Она решила дополнить учебный курс посещением индейской резервации в штате Айдахо. Так что в пятницу после полудня мы с четырьмя детьми сели в наш «минивэн», чтобы отправиться в резервацию, где планировали поужинать и познакомиться с бытом племени. Моя мать Грейс, приехавшая к нам на выходные, решила присоединиться к нам. За ужином в резервации мы говорили с вождями племени об их проектах и проблемах – особенно алкоголизме, который сильно препятствовала исполнению их планов.

После ужина мы прошли в небольшой зал, где уже начались ритуальные индейские танцы. Мы снова сели рядом с вождями племени, и они объясняли нам танцы, исполняемы членами племени, рассказали о национальных костюмах танцоров. Один танец особенно тронул меня – танец печали о недавно умершем любимом. Я был загипнотизирован медленными, понятными движениями танцующих. Танец, пение и бой тамтамов хорошо передавали зрителям чувство горя.

Приблизительно через час после начала, несколько детей из племени подошли к нам и пригласили наших дочерей Кэтрин и Диану Джейн принять участие в танце. Мальчики решили пока осмотреть зал. Это дало мне и Линде возможность продолжить разговор и побольше узнать о племени.

К восьми часам вечера дети устали. Поэтому мы погрузили вещи и поехали домой. Было уже темно. Через десять минут я заметил машину, двигавшуюся очень быстро навстречу по пустынному шоссе. Я притормозил на повороте, но другой водитель этого не сделал. Его машина пересекла разделительную полосу и произошло лобовое столкновение. Позже я узнал, что спешившим водителем был пьяный индеец, ехавший со скоростью более 85 миль в час. С ним в машине сидела его также пьяная беременная жена, которая погибла при столкновении.

Я помню те первые моменты после столкновения, как будто все происходило в замедленном темпе. Память сохранила все с ужасающей живостью. После восстановления дыхания, я оглянулся по сторонам, чтобы оценить ущерб. Вокруг был хаос. Я вспоминаю, как с ужасом взглянул на родных и испытал невыразимое горе, захлестнувшее меня, когда передо мной предстали безжизненные, израненные тела Линды, моей четырех летней дочери Дианы Джейн и моей матери. Я помню, как помогал Кэтрин (тогда восемь лет), Дейвиду (семь лет) и Джону (два года) выбраться из автомобиля через мою дверь, единственную, которая еще открывалась. Я помню, что проверял пульсы, старался спасти умиравших и утешить живых. Я помню чувства паники, которое поразило мою душу, когда я видел как Линда, моя мать и Диана Джейн умирали на моих глазах. Я помню последующее столпотворение – пялящих глаза людей, мигание огней скорой помощи, шум вертолета над головами, множество автомобилей, врачей, пытавшихся сделать все, что в их силах. И я помню осознание того, что я вскоре погружусь во тьму, из которой я, возможно, никогда опять не выкарабкаюсь на свет нормальным, верующим в будущее человеком.

В последовавшие за катастрофой часы первоначальный шок вызвал непередаваемую боль. Я ощущал тошноту и головокружение от муки осознания безвозвратной утраты. После прибытия в госпиталь я беспрерывно ходил из угла в угол как пойманный зверь. Я был так измучен, что даже не мог задавать вопросы или мыслить рационально. Я испытывал страх и возбуждение, как будто меня преследовал убийца, от которого я не мог скрыться. Я не мог перестать плакать. Я не мог заглушить в себе страшный грохот сминающегося металла, пронзительный звук сирен и плач детей. Я не мог избавиться от стоявшей перед глазами картины израненных тел, разбитого стекла и искореженного металла. Я хотел умереть. Только чувство ответственности за троих выживших в катастрофе детей и сорокалетняя привычка жить на свете остановили меня.