Видения растворялись. Лицо Сета, Атсу, Кейфла и Анубиса сменяли друг друга с невероятной скоростью. Их черты смешивались, пока, наконец, не исчезли, оставляя Ифе в одиночестве.

Девушка не слышала шагов у входа в комнату. Не знала, что маа-херу Шани уже какое-то время прислушивалась к происходящему внутри.

Не знала, что душа слышала её жалкие разговоры с самой собой.

«Бедная девочка, – думала Шани, прижимая руку к стене, за которой на кровати лежала аментет. – Говорят, что мёртвые не скорбят, и это удел живых. Но ведь потери касаются обеих сторон».

Маа-херу вспомнила брата. На Полях Иалу она уже научилась не думать о нём постоянно. Научилась существовать без скорби. Но теперь, видя и слыша страдания Ифе, она снова ощущала давно позабытую пустоту в груди.

В тот миг Шани знала, что доверит аментет многое. Она решила ей помочь хотя бы в память о брате, который вступил ради этой девушки на ещё более опасный путь, чем тот, по которому он шёл всю жизнь.

«Никто не должен оставаться наедине с горем. Даже после смерти».

С этими мыслями маа-херу тихо вошла в комнату, праведно надеясь, что сможет облегчить боль почти незнакомой аментет.

Зачем к чему-то стремиться,

Если смерти стоит печать?

Стираются прошлого лица,

Но душа продолжает дышать.

Анубис редко посещал вверенный ему Осирисом сепат. То была лишь условность – Царь Богов не хотел, чтобы сын покидал Дуат слишком часто, но и лишить его чести быть покровителем земли смертных тоже не мог.[1]

В Инпуте жили люди, как и в любом другом сепате. В отличие от того же Унута, который можно было назвать истоком познания, город Анубиса не отличался особыми заслугами жителей. Разве что был спокойным местом, где смертные трудились, молились и проживали ничем не примечательные жизни.

Спокойствию, конечно, способствовало знание о покровителе сепата. Разбойники и контрабандисты не решались проворачивать тёмные дела, боясь гнева Карателя. Подобные суеверия были на руку наместнику бога – фараону Инпута. Имя его для сего папируса значения не имеет, да и писать особо нечего. Наместник был пожилым мужчиной, любил жену и пятерых наследников, не имел гарема и исправно молился Анубису, получая от него редкие знамения, означавшие похвалу.

Конечно, Каратель посещал свой сепат.

В его главном храме было место, куда не смел входить никто из смертных. Зал мумификации, никогда не использовавшийся по назначению и имевший сакральное значение для жителей. Все знали, что если покровитель и прибывал в Инпут, то всегда именно туда. Это позволяло Анубису избегать встречи со смертными, которым не пристало видеть Карателя до смертного часа.

Зал находился на верхнем этаже храма и представлял из себя галерею с двумя уровнями. Нижний с двух сторон огораживали колонны, за которыми открывался прекрасный вид на дома из светлого песчаника. Там же были установлены ритуальные жаровни и столы для подношений. Верхний же уровень находился в конце зала. С него вниз взирала исполинская статуя Анубиса в шакальей маске. Его раскинутые руки указывали на прямоугольный каменный алтарь для мумификации, на который никогда не укладывали ни одно тело.

До сей поры.

Зелёная вспышка озарила зал.

Когда сияние схлынуло, у алтаря уже стояли четыре мужские фигуры. Одна из них держала на руках тело девушки, а две другие были неподвижны, словно их сдерживала некая сила.

Если бы кто-то из смертных жрецов всё-таки оказался в зале в тот миг, то наверняка узнал бы в самом высоком мужчине своё божество. Анубис по-прежнему был в божественной маске – точно такой же, как на его статуе.