8! – воскликнул Уилфред. – Несчастные невежды, разве вы не знаете, что нет ничего быстрее и проще, чем оклеветать человека, ибо клевета распространяется и воспринимается лучше всего? Я слышал, в чем обвиняют Терезу, но никто из вас не знает правды о случившемся. Избегайте лжи и низких поступков, потому что нет такой тайны, которая рано или поздно не раскрылась бы. Nihil enim est opertum, quod non revelabitur: et occultum, quod non scietur9.

– Лжи, говорите? – Корне в негодовании всплеснул руками. – Да я сам испытал на себе гнев этой дочери Каина. От ее ненависти вспыхнул огонь, разрушивший мою жизнь, и я не боюсь говорить об этом здесь, в Божьем храме. Целиас подтвердил бы мои слова, если бы не погиб по ее вине, но это могут подтвердить все, кто там был, и клянусь Всевышним, они это сделают, когда Горгиас с семьей предстанут перед судом. – Не дожидаясь разрешения Уилфреда, он взвалил на плечи тело сына и в сопровождении домочадцев покинул церковь.

Горгиас подождал, пока церковь окончательно опустеет. Он хотел поговорить с Уилфредом насчет погребения Терезы, другого подходящего момента может и не представиться. Кроме того, его страшно поразили слова Уилфреда. Он знал от Рутгарды, что Терезу, по слухам, считают виновницей пожара, но предостережения графа заставляли предполагать что-то другое. В ожидании мужа Рутгарда на улице обсуждала с соседками предстоящие похороны. Горгиас застал Уилфреда ласково треплющим своих собак и в который раз поразился, как безногий человек с такой легкостью управляется с этими чудовищами.

– Я очень сожалею о вашей потере, – сказал Уилфред, горестно покачивая головой. – Ваша дочь была действительно хорошей девушкой.

– У меня больше ничего не осталось, в ней была вся моя жизнь. – И глаза Горгиаса наполнились слезами.

– Многие полагают, что нет ничего страшнее собственной смерти, но это не совсем верно. Со смертью ребенка родители тоже превращаются в ходячих мертвецов, и чем более пуста их жизнь, тем она тяжелее – такова злая ирония судьбы. Но ваша жена еще молода, и, возможно, вы могли бы…

Горгиас отрицательно покачал головой. Они уже много раз пытались, но Господь не пожелал одарить их еще одним ребенком.

– Единственное мое желание – похоронить Терезу как истинную христианку, ибо она таковой и являлась. То, о чем я собираюсь просить, трудно выполнить, но я умоляю вас внять моей просьбе.

– Если это в моих силах…

– В последнее время я видел ужасные вещи: обнаженных мертвецов вдоль дорог; трупы, брошенные в навозные ямы; тела, извлеченные из могил отчаявшимися голодными людьми. Я не хочу, чтобы подобное произошло с моей дочерью.

– Конечно, но я не понимаю, каким образом…

– Кладбище во внутреннем дворе церкви. Я знаю, там покоятся только духовные лица и знатные люди, но я прошу вас об этом как о высочайшей милости, ведь я столько сделал для вас…

– Я для вас тоже, Горгиас, но это совершенно невозможно. На кладбище уже нет места, а могилы в часовнях принадлежат церкви.

– Я знаю, но я думал об участке около колодца, там еще никого не хоронили.

– Но ведь там почти голые камни.

– Это не имеет значения, я вырою могилу.

– Такой рукой?

– Найду кого-нибудь в помощь.

– Все равно ваша мысль не кажется мне удачной. Люди не поймут, почему девушка, обвиненная в убийстве, покоится рядом со святыми.

– Но как же так? Ведь еще несколько минут назад вы ее защищали.

– Да, защищал, – кивнул он. – Один из раненых работников, Никодем, видимо, чувствуя приближение смерти, попросил исповедать его и, перечисляя свои грехи, заодно рассказал о случившемся. Похоже, все происходило не совсем так, как описал Корне.