Зинаида Шаховская, давняя знакомая Марины Ивановны, встречавшаяся с ней и в Париже, – ответила Сеземану, что он так и не понял, что такое Цветаева!.. Он был тогда мальчишка-подросток. Судьба забросит его из Парижа вместе с матерью и отчимом в Подмосковье, на дачу в Болшево, куда потом приехала и Марина Ивановна с Муром. Митя Сеземан был старше Мура года на три, но Мур по своему интеллекту, начитанности был старше своих лет, и они общались, и Мур писал потом, что Митя Сеземан лучший его друг.

Антонина Клепинина, мать Мити Сеземана, была, видно, незаурядной личностью. Из профессорской семьи, из Питера, увлекалась поэзией, искусством. Когда победили большевики, участвовала в каком-то белогвардейском заговоре, потом, будучи на сносях, бежала по льду, через Финский залив, под пулями красноармейцев. В Гельсингфорсе родила Митю, Дмитрия Сеземана. Потом в эмиграции вышла второй раз замуж за бывшего белого офицера Николая Клепинина. Она была натурой деятельной и не могла оставаться в стороне от общественной жизни; она вовлеклась в евразийское движение и затем работала в «Союзе возвращения на родину». Клепинины были дружны с Сергеем Яковлевичем. Они все искренне верили, что правда там… Политика – страшное занятие, она затягивает, а в последние годы они только и занимались политикой, и, как вспоминает Сеземан, в их маленькой парижской квартире, на кухне, беспрестанно велись разговоры о Сталине, Троцком, Марксе… Но почему-то думается, что Клепинина, которая так бережно относилась к Марине Ивановне в Болшеве, должно быть, там, в Париже, старалась оградить ее от подобных разговоров, ибо Марина Ивановна умерла бы от скуки, слушая их. И все же, по словам Алексея Эйснера, тогда молодого поэта, завсегдатая этих посиделок, если и заходил при Марине Ивановне разговор о политике, то самые трезвые высказывания были ее. Но это он признал уже в конце своей жизни. А тогда, в Париже, они все снисходительно относились к ней – ни черта, мол, не понимает!

Но когда и как Сергей Яковлевич был втянут в работу советской разведки? Когда – теперь стало известно – в 1931 году. Как – неведомо. Да и о роли его в том страшном событии, которое произошло под Лозанной, точных сведений нет. Я столько прочитала статей, воспоминаний – и такая разноголосица! Есть те, кто утверждает, что он был одним из главных действующих лиц в этой истории, другие резонно замечают, что столь важное для Лубянки дело ему поручить не могли, а третьи – что роль его и вовсе неясна. Неясна и по сию пору… Александр Орлов (он потом сбежит от Лубянки), наш разведчик, находившийся в Испании в качестве советника республиканского правительства, в своих воспоминаниях писал, что когда его надо было «убрать», то из Москвы прибыл Шпигельглас, заместитель начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого (которого тоже в свое время «уберут»!). Шпигельглас – «не кто иной, как он, за три месяца до этого организовал убийство Игнатия Рейсса…». И в других воспоминаниях упоминается Шпигельглас как главный организатор убийства, и это явно соответствует истине. О Сергее Яковлевиче писали, что он якобы находился в машине, которая направлялась в Лозанну и в которой сидели непосредственные исполнители. Но по сведениям швейцарской полиции, ведшей расследование, его в машине не было. Рената Штейнер, арестованная в Швейцарии, сообщила, что Эфрон поручил ей выследить Рейсса, который скрывался в одной из горных деревень в Швейцарии, но Рейсса разыскивали и другие.

Приятельница Сергея Яковлевича, Вера Трайл, дочь Гучкова, военного министра при правительстве Керенского, успевшая побывать в России и там быть принятой лично Ежовым (под старость в письмах к Родзевичу она настойчиво будет отрицать свою причастность к случившемуся под Лозанной!), говорила, что Сергей Яковлевич ей сказал: «Меня втянули в грязное дело…»