Советник, господин Танака, велел сообщать ему обо всем подозрительном. Но Син решил проявить своеволие и узнать чуть больше дозволенного.

Кроме Хэджайма ши Тайра – ну и мерзкое имечко! – в город прибыл кузен Соль, с которым Син не был знаком, а еще крохотное войско из десятка людей в темных хаори с золотыми птицами. Вели они себя пристойно, даже не бегали по публичным домам, говорили тихо, не напивались вдрызг, хотя Хэджайм встречался с ними всего раз или два, из чего Син сделал вывод о строгой дисциплине у воронят. Стоило солдатам заметить приближение незнакомца к их шайке, как все разговоры замолкали, лишь раз Сину удалось уловить обрывок фразы – об отбытии домой на праздник Зрелой Луны.

Соль еще несколько раз посещала книжную лавку вместе с Хэджаймом. Они о чем-то негромко переговаривались, и Син ощутил твердое, хрустящее крошево на клыках, когда увидел, как девушка чуть наклоняет голову, внимательно вслушиваясь в слова генерала. Ее глаза смотрели на него, яркие, как лепестки ириса, и одно это злило Сина.

Но почему?

Он решил доложить обо всем советнику-лису этой же ночью. Рочи и Тайра собираются породниться. Соль уедет в провинцию Ворона, и Син не собирается отправляться за ней следом. Пусть сама мучается со своим Зверем с горы Юта, теперь это было не его дело.

Ханъё резко поправил одежду и уже хотел отвернуться, как понял: его заметили. Равнодушный, сонно прикрытый тяжелыми веками, взгляд Хэджайма мог принадлежать рептилии, молчаливо дожидавшейся в холодной тине своей жертвы. Син замер. Ему показалось, что Хэджайм беззвучно сказал ему что-то, но кот не умел читать по губам. Однако это испугало его. Наверняка генерал сказал что-то жуткое. Что-то вроде «Сдохни», «Прочь» или «Убью».

Этой же ночью он шел по благоухающим садам в Императорских владениях и понял, что сказал ему генерал, за мгновение до того, как на голову надели мешок, а на горле затянулся узкий, режущий нежную кожу пояс.

Хэджайм сказал ему: «Я знаю».

Ханъё попытался сопротивляться или хотя бы закричать, но его ловко подхватили под руки, а из глотки вырвался жалкий хрип. Он мог только слышать свой собственный замедляющийся пульс и приглушенные звуки ночи, да и те вскоре стихли.

В себя он пришел внезапно – и сразу задрожал. На него вылили ведро ледяной воды. Син разлепил веки, увидел темную комнату в которой ничего не было, кроме соломенных корзин. Незнакомое место. А потом он увидел свои голые вытянутые ноги, связанные у колен так плотно, что кожа под веревками уже побелела, и забыл обо всем другом. Он попытался пошевелить пальцами, но не смог, не почувствовал их, зато ощутил кирпичи над пятками и тут же перестал сопротивляться. Его дыхание перехватило. Он знал, что все это значит. Знал, что это за веревки, что за кирпичи, сейчас будто вовсе не причинявшие ему боли, – это была прелюдия к ханньской пытке. «Скамья тигра» называли ее.

Син жалобно застонал.

– Пожалуйста… Пожалуйста, отпустите меня! Я ничего не знаю!

В комнату к нему вошел сам палач – вблизи генерал казался еще больше, чем если смотреть на него со стороны. Никогда раньше Син не задумывался об этом, когда глядел на мужчин крепче и сильнее себя, но сейчас вдруг понял: ему не нужна «скамья тигра», он одними руками может сломать меня пополам.

– Син Микан, – протянул Хэджайм, глядя на него сверху вниз. – Попался, котенок.

Руки Сина были связаны за спиной на вертикально закрепленной палке, вроде кола. Ему ничего не оставалось, кроме как оскалиться, показывая изогнутые кошачьи клыки. Хэджайма это лишь позабавило.

– Сделаешь так еще раз, и больше не сможешь жевать. Ты понял?