Главным стимулом поддержания порядка избалованных гражданской жизнью призывников, было обещание за хорошую учебу и дисциплину отправить служить по месту жительства.

Я намеревался служить рядом с Питером и старался быть осторожным. За два месяца сходил в самоволку всего пару раз – до магазина и обратно. А чтобы закрепить положительное резюме, проявил инициативу, выпустив стенгазету, которая составила конкуренцию газете политработников.

Особенно начальнику курсов понравился призыв:

Достойно чтоб Родину нам защищать
Зачеты сдадим на четыре и пять!

Вот тут я, похоже, с этим выступлением переборщил, и не только в смысле армейского кича.

Перед окончательным распределением, индивидуально со мной провели конфиденциальную беседу. Двое в штатском поспрашивали о жизни и моих планах, после чего предложили остаться служить в Москве в системе КГБ.

Хотя я твердо отказался от предложения, в последний момент мое место службы поменяли. Этим смешали все планы не только мне, но и одному из воронежских призывников, вместо которого я остался в Москве. Мы тут же написали рапорта с просьбой вернуть все назад, но…

Мой объект, оказался засекреченным, хотя и значился профилакторием. С меня взяли подписку на двадцать лет о неразглашении.


Рисовал не я


Объект действительно оказался похожим на профилакторий, километрах в -надцати от Москвы, в стороне от трассы. Большую часть здания занимали небольшие двуспальные номера с отдельным санузлом и душевой кабиной. Кроме них были еще тир, фотолаборатория, химическая лаборатория и спортзал. На тему профиля объекта говорить было не принято. Только местные бабки иногда интересовались:

– И что же это вы милые строите?

– Профилакторий бабуль, профилакторий.

– Нашли же родимые где строить-то, – завздыхали они, – на самом болоте, что ни на есть.


Действительно, вся стройка утопала по колено в грязи, была середина октября, зарядили дожди.

На второй день моего пребывания на объекте, когда я только-только начал влезать в дела, появился бравый майор и начал всем линейным мозги вкручивать. Досталось и мне, хотя я не успел еще по большому счету и пальцем пошевелить.

На следующий день приехал уже подполковник и, построив нас в холле первого этажа, тоже дал жару.

– Кто?

За что?

И почему мне?

Все эти вопросы я задал усатому капитану, который по возрасту был явно старше наших гонителей.

– Не бери в голову. Из управлений разных, объект-то сдаточный.

– Какой там сдаточный, – тут еще конь не валялся! – со знанием дела возразил я.

– К новому году сдадим, а за последующие полгодика отшлифуем.

Не успели мы закончить, как подкатила черная «Волга» и из нее выскочил небольшого роста человечек в черном пальто и шляпе. Его неявная восточная внешность, и особенно шляпа никак не вязалась с нашим объектом. Он прямо с лета стал выдавать всем направо и налево. Увидев меня, спросил, за что я отвечаю. Узнав, что в моем ведении сантехника и что я здесь нахожусь всего лишь третий день, он тут же отвесил мне по-полной.

Не привыкший к такому обращению на гражданке, я уже собирался «выступить с ответным посланием», но вдруг услышал оригинальную фразу:

– Ты, похоже, хочешь свои два года, за вычетом этих трех дней в солнечном Магадане дослуживать?

После такого прозрачного намека, я решил с ответным выступлением повременить. И правильно сделал – это был начальник строительного отдела КГБ полковник «N», а напомнил он мне Лаврентия Палыча, только черты у его лица были тоньше.

Это потом я узнал, что наши кураторы с Лубянки никогда не носили форму – им было запрещено. Одевали они ее только при случае, например, на торжественные собрания. А так она висела у них в шкафах и пылилась. Мы же по уставу должны были ходить на службу в форме. И какие бы у нас хорошие отношения ни были, в Москву онинас никогда на своих «Волгах» не подвозили, ссылаясь на запрет возить на служебных машинах военнослужащих.