Первый тост, как водится, был за матерью.

– Аллочка, детка… Двадцать лет… давно ли в школу тебя собирали… Давно ли… Ну, в общем, здоровья тебе, счастья, а главное – мудрости…

– Да, Аллочка… мудрости – отозвалась женщина, которую Алла до этого представила ему как соседку. – Береги маму. Мама у тебя – просто золото.

– Спасибо – Алла улыбалась, но Павел уже знал ее настоящую улыбку, и видел, что тост ее совсем не порадовал. Отпив вино, она поставила бокал на салфетку. И снова эта странная задумчивость Она часто моргала, глаза покраснели и от этого радужка, обычно серо-голубая, казалась зелёной. Он незаметно взял ее ладонь и слегка пожал. Инна встала и с нарочитой развязностью подняла бокал.

– Ну, между первой и второй… Алка, за тебя. Ты умница. Третий курс кончаешь! Пол срока, считай, отси… ой, отучилась…

– Ну, не говори гоп… еще сессия впереди. Я как про N. подумаю, мурашки по коже… – затараторила Алла.

– Да уж… – Ангелина склонила свою кукольную головку на плечо подруги.

– Ничего, прорвемся! Где наша не пропадала! – Алла потрепала Лину по плечу и подняла бокал.

Зазвенел мобильный, Марианна полезла в карман и неловким движением плеснула вина на блузу. «Да, мам, в библиотеке… (Татьяна Евгеньевна значительно приподняла брови). Да, позвоню перед выходом». Бросив телефон на стол, она вскочила со стула и бросилась в коридор. Алла встала и пошла за ней. Все невольно глянули им вслед. Инна покачала головой. Через пару минут они вернулись. На Марианне была другая блузка, видимо, Алла дала переодеть.

– А третий, давайте, не чокаясь… – сказала Светлана Алексеевна, когда девочки вернулись на свои места.

Алла удивленно взглянула на мать.

– Я думала, сначала за тебя, мам…

– Нет, потом за меня. Сейчас не будем чокаться.

Инна разлила всем вино. Светлана Алексеевна долго молча держала неотпитый бокал в руке.

– Ну что ж… вечная память – сказала она.

– Вечная память – глухо отозвалась Алла и, осушив бокал, выбежала из комнаты.

Наверное, был бы жив папа, давно бы купили посудомоечную машину (а может, и не только посудомоечную). Ну да ладно, надо смотреть не на гору жирных тарелок, а на горку белоснежной пены в раковине. Сейчас под ней скроется вся эта грязь, а на столе появится аккуратная стопочка. А мама пускай полежит. Зря она, конечно, выпила последнюю рюмку. Это Татьяна ее подзадорила, вот теперь с давлением и мучается.

Да, после поминальной рюмки ее понесло. Алла была рада, что вышла из комнаты, а Павел увязался за ней. Лина и Марианна тактично скрылись на кухне. Они с Павлом стояли на балконе, разглядывали еле видный отсюда шпиль Петропавловки и болтали. Он всё время держал ее за руку. А из комнаты доносились мамины сетования на одиночество и ненужность.

А еще порывалась мыть посуду сама. Как будто чтобы попрекнуть. Хотя вряд ли с умыслом, а бесит все равно. Да еще расспросы эти «А что у вас с ним?». Пришлось ответить, мол, а ничего у нас с ним, сгоряча хлопнуть дверью и уйти на кухню. На застолье выдержки с горем пополам хватило, а дальше – нет.

Сама бы хотела знать, что у нас с ним. С ним хорошо. Хочется общаться дальше, узнать его получше. А то увлечешься, а потом… Или ему слишком много надежд подашь… Но пока с его стороны тревожных звоночков нет, разве что, правильный слишком. В себе – да, многое настораживает, даже пугает. А он – милый и такой наивный. Кажется, я старше его лет на пять, хотя сама младше его на три года. И он совсем не похож на…

Так, Марианна. Тоже выспрашивать принялась – мол, давно встречаетесь? Но с Марианной другое дело. Встречаемся недавно, но он мне нравится. Бедная Марьяшка. Уж как могли, отстирали это злосчастное пятно. Может, ее маман не заметит. Да, а я еще на свою маму злюсь…