Он стоял передо мной – олицетворение доброты и хорошего расположения духа. Я усмехнулся.

– Макуин никогда не поверит, что вы управляющий делами или литературный агент, – сказал я. – Вы на него не похожи. Если я кажусь невежливым, мне очень жаль, но дело в том, что мне не нравится…

– Что? – спросил он, продолжая улыбаться.

– О, весь этот обман, – ответил я нетерпеливо, – вся эта глупая комедия. Почему книга не может быть оценена по достоинству без помощи критиков и давления на прессу?

– Совершенно так! – он изящно стряхнул пылинку с сюртука. – А почему общество не судит о человеке по его собственным заслугам, без делающих ему рекомендацию денег или без помощи какого-нибудь влиятельного друга?

Я молчал.

– Мир таков, каков он есть, – продолжал он, пристально глядя на меня. – Им двигают самые низменные силы, он существует для самых пошлых, пагубных целей, он далеко не рай. Это не счастливая семья дружных и любящих братьев, а перенаселенная колония сварливых обезьян, воображающих себя людьми. В старое время философы пробовали учить, что этот тип обезьян должен быть истреблен для появления и развития более возвышенной расы. Но они старались напрасно: не нашлось достаточно людей, чтоб победить звериную толпу. Сам Господь сошел с Небес, чтобы попытаться исправить зло и, если возможно, восстановить свой искаженный образ на общем виде человечества, и даже Он потерпел неудачу.

– На свете очень мало от Бога, – заметил я с горечью. – Гораздо больше от Дьявола!

Он улыбнулся; загадочная, мечтательная улыбка преобразила его лицо, и он стал похож на Аполлона, погруженного в размышления о новой, прекрасной песне.

– Без всякого сомнения! – сказал он после небольшого раздумья. – Человечество предпочитает дьявола всякому другому божеству, поэтому, если его выбирают, неудивительно, что он управляет там, где его просят управлять. А между тем, знаете ли, Джеффри, этот дьявол, если таковой существует (вряд ли, я думаю), не так ужасен, как утверждают его хулители. Мне кажется, что он нисколько не хуже финансиста девятнадцатого столетия!

Я громко рассмеялся этому сравнению.

– После этого, – сказал я, – вам только остается, что пойти к Макуину. Надеюсь, вы скажете ему, что я втрое лучше всех новейших «открытий», вместе взятых!

– Не беспокойтесь! – ответил Лючио. – Я выучил наизусть все необходимые фразы. «Звезда первой величины» и так далее. Я прочел «Атеней», чтоб поближе познакомиться с жаргоном литературного оценщика, и уверен, что сыграю свою роль в совершенстве.

Он ушел, а я, просмотрев рассеянно газеты, отправился завтракать в «Артур», я теперь состоял членом этого клуба. По дороге я остановился перед окном книжного магазина, посмотрел, было ли уже выставлено мое «бессмертное произведение». Его не было, но между новыми книгами впереди всех была выдвинута одна под названием «Несогласие», Мэвис Клер.

Движимый внезапным порывом, я вошел и купил ее.

– Хорошо продается эта книга? – спросил я, когда мне ее вручили. Продавец широко открыл глаза.

– Продается? – переспросил он. – Ну да, конечно, хорошо. Все читают ее!

– В самом деле? – и я небрежно перевернул несколько страниц. – Я не встречал в газетах ни одного отзыва о ней.

Продавец улыбнулся и пожал плечами.

– Да, сэр, – сказал он, – мисс Клер слишком популярна, и реклама ей не нужна. Кроме того, большинство критиков настроены против нее из-за ее успеха, а публике это известно. На днях в магазин зашел человек из редакции одной известной газеты, сказал, что хочет написать заметку о самых продаваемых книгах, и спросил меня, произведения какого автора пользуются наибольшим спросом. Я ответил, что мисс Клер занимает первое место, и он страшно разозлился: «Этот ответ я получаю везде, и, как бы он ни был правдив, для меня он бесполезен, потому что я не посмею упомянуть ее имя в заметке: мой редактор немедленно вычеркнет его, он ненавидит мисс Клер!» – «Достойный у вас редактор!» – сказал я. А он как-то странно посмотрел на меня и сказал: «Ничто не сравнится с журналистикой в подавлении правды, сэр!»