Лючио усмехнулся.

– Я отвечу вам вашими же словами: «Насколько я понимаю, это комплимент». Тем не менее я полагаю, что даже если богатство выпадет на долю одного из этих аристократов, то не из-за своего врожденного благородства он приобретет уважение общества, а просто потому, что он богат. Вот что оскорбляет меня. Я, например, имею бесчисленное количество друзей, которые друзья не столько мои, сколько моих доходов. Они не дают себе труда узнать мое происхождение, кто я такой и откуда – им это не важно. Им не интересно ни как я живу, ни что я делаю. Болен я или здоров, счастлив или несчастлив – им решительно все равно. Если б они знали больше обо мне – может быть, это было бы лучше для них; но они не хотят знать, их цель проста и ясна: они хотят от знакомства со мной взять как можно больше для своей выгоды. И я даю им это в изобилии; они получают то, что хотят, и даже больше!

Его мелодичный голос на последнем слове замер в странной меланхолии, и на этот раз не только мисс Чесни, но и все мы посмотрели на него, точно притягиваемые некими магнетическими чарами, и на секунду воцарилось молчание.

– Мало кто имеет настоящих друзей, – произнес наконец лорд Элтон, – и в этом отношении, я думаю, никто из нас не счастливее Сократа, который держал в доме только два стула: один для себя, а другой – для друга, если таковой найдется. Но вы всеобщий любимец, Лючио, вы очень популярны. Вы слишком самокритичны. К тому же люди должны сами заботиться о себе, вы не находите?

В этот момент послышались шаги, приближающиеся к открытой двери гостиной, и тонкий слух мисс Чесни тотчас уловил этот звук; она моментально оставила свою свободную позу и выпрямилась.

– Это Сибилла! – сказала она с полунасмешливым, полуизвиняющимся выражением своих искрящихся карих глаз. – Я не могу сидеть так свободно при Сибилле!

Мое сердце учащенно забилось, когда вошла женщина, которую поэты назвали бы богиней своих грез, но на которую я теперь смотрел как на красивый предмет, который можно было приобрести на законном основании. Она была одета в простое белое платье без всяких украшений, кроме золотого пояса античной работы и букета фиалок, красовавшегося среди кружев на ее груди. Она выглядела еще прелестнее, чем тогда в театре, когда я увидел ее в первый раз. Свет ее глаз был более глубоким, и румянец ярче вспыхивал на ее щеках, а ее улыбка, когда она поздоровалась с нами, была просто ослепляющей. Что-то в ее присутствии, движениях и манерах возбуждало во мне такой прилив страсти, что голова моя закружилась и мысли спутались. Несмотря на холодный расчет, дававший мне уверенность, что она непременно будет моей женой, в ней было такое очарование спокойного достоинства и неприступности, что я почувствовал себя пристыженным и склонным усомниться в том, сможет ли даже сила богатства нарушить покой этой восхитительной девственной лилии. Ах, как мы, мужчины, безумны! Как мало мы думаем о язвах в сердцах женщин-лилий, кажущихся столь чистыми и полными грации!

– Ты опоздала, Сибилла, – строго сказала ее тетка.

– Опоздала? – равнодушно проговорила она. – Очень сожалею! Папа, разве вы импровизированный экран?

Лорд Элтон поспешно отошел в сторону, вдруг осознав свою эгоистическую монополию на огонь.

– Вам не холодно, мисс Чесни? – продолжала леди Сибилла тоном заученной любезности. – Не хотите ли придвинуться ближе к камину?

– Благодарю вас! – пробормотала американка, скромно опуская взгляд.

– Сегодня утром мы услышали ужасную новость, мистер Темпест, – сказала леди Сибилла, смотря скорее на Лючио, чем на меня, – без сомнения, вы прочли об этом в газетах: один из наших знакомых, виконт Линтон, застрелился прошлой ночью.