Когда все было готово, я купил еще один новый телефон (в прошлый раз меня угораздило сразу его выкинуть) и еще раз созвонился с Кэролайн, чтобы убедиться, что наша встреча в силе. При первом с ней общении мне пришлось придумывать имя на ходу, потому сейчас я едва не облажался, вспоминая его. К счастью, все обошлось, и мой персональный Харри Грин остался мною доволен.

Чего не сказать о моей персональной Натали…

– Ты точно что-то упустил, – она смотрит в зеркало заднего вида, поправляет забинтованной рукой прическу, – что-то важное.

Тучи сгущаются, начинает греметь гром. Ветер усиливается, взметая над тротуарами красные листья вперемешку с мусором, срывая со столбов выцветшие бумажки и все сильнее расшатывая хлипкую крышу остановки. Погрузившаяся в полумрак улица постепенно пустеет, становясь похожей на окраину призрачного города.

– Может и так, – снимаю машину с ручника и замечаю, как безупречна у Натали прическа, и как идеально сидит на ней новое красное пальто, – но сейчас уже поздно об этом думать.

Она кладет помаду в карман, включает магнитолу, и из колонок начинают доноситься мотивы, которые я впервые услышал два года назад, и которые будут бросать меня в дрожь до конца оставшихся дней:

но слишком поздно извиняться

да и не нужно это мне

не стоит в поисках метаться

ее там нет1

Эти строки звучали в моей голове каждый раз, когда я проходил мимо ее кафедры. И каждый раз я с трепетом замирал, пытаясь понять, не приснилась ли мне вся эта безумная история, не сошел ли я с ума, и не сидит ли она на своем обычном месте под картиной Мунка, как ни в чем не бывало принимая пересдачи и попивая кофе. Я стоял у дверей и представлял, что смотрю сквозь них, как сквозь толщу кристально чистой воды – ни то в застывшее мгновение светлого и теплого прошлого, ни то в альтернативную реальность, где все сложилось иначе. Я касался двери и силился понять, хватит ли мне духу как бы по ошибке постучать, как бы невзначай опустить ручку и как бы случайно заглянуть за нее. И насколько несусветной глупостью бы это не звучало, в последний миг я делал шаг назад и убеждал себя: пока двери закрыты, не имеет значения, жива Натали или нет. Но стоит мне их открыть…

– Проснись, – холодная рука отряхивает меня ото сна, в который я едва не соскользнул, и в салоне звучит уже совсем другая музыка, – ты, кажется, собирался что-то сделать…

Да, и я это сделаю. Можешь даже не сомневаться, Натали.

Коттедж у провидицы настолько же шикарный, насколько мрачный: нижний этаж каменный, выбеленный и целиком покрытый орнаментом, словно какой-нибудь старый отреставрированный санаторий; верхний – деревянный, черный и весь в резных скульптурах, как корма фрегата. Но самое удивительное то, как эти два не похожих друг на друга слоя гармонируют между собой, превращаясь в по-своему стильный особняк. Хоть и смотрится он жутко, особенно по сравнению с соседними домами.

Когда я прибыл на место, ветер стих, и вода в заливе стояла зеркально ровно. Серое небо висело так низко, что казалось гигантским матовым колпаком, накрывшим долину. Из лесной чащи не доносилось ни шороха веток, ни стука падающих шишек – ни единого звука, и было такое ощущение, что время застыло, превратив долину в одно из зловещих полотен кисти Гойи. Я подумал: пора брать секундную стрелку в свои руки, пока мир окончательно не коллапсировал.

– Харри Грин? – Мне открывает дверь женщина лет пятидесяти, внешность которой я успел изучить по фотографиям: щуплая, смуглая, со взлохмаченными, но стильно подстриженными светлыми волосами. Угловатое лицо покрыто мелкими морщинами, а серые глаза кажутся выцветшими и даже каплю безумными.